Дьяволы - Джо Аберкромби

резко бросил брат Диас. Он не мог позволить себе пропустить ни единого звука. Он знал, что это — самые важные слова, которые он когда-либо услышит. Паломники обернулись как один, внимая гораздо внимательней, чем лучшей из проповедей епископа.

— Когда она впервые привезла меня в Кросно, я был... таким наивным. Честно говоря, я был не больше, чем симпатичным дурачком. Возможно, я несправедлив. Очень симпатичным дурачком. Я думаю, это была поздняя весна, может быть, раннее лето... — барон нахмурился, почёсывая шею. — Нет! Середина весны, определенно, я помню, как деревья покрывались листвой...

— Боже мой, — выдохнул брат Диас. Откровение снизошло на него, расширяющее сознание прозрение. Если деревья покрывались листвой... это должна быть середина весны!

Епископ Аполлония была тронута не меньше:

— Деревья... в листве. — слёзы обильно текли по её щекам. Солнышко убрала лезвие от горла и отступила назад. Никто, казалось, даже не заметил, настолько все были увлечены речью. Один из портретов выпал из онемевших пальцев и оказался в луже.

— …хотя, конечно, есть много вечнозелёных растений в той части Польши, иногда называемой садом Восточной Европы. Может быть, вы хотели бы положить своё оружие, пока я говорю?

Раздался грохот, когда стражники, головорезы и паломники мгновенно избавились от мечей, копий, топоров и ножей. Один сутенёр прыгал, пытаясь вытащить кинжал из-за голенища сапога. Люди начали падать на колени, когда внушающая благоговение речь барона продолжалась.

— Если честно, замок Лукреции был несколько громоздким. Он принадлежал семье на протяжении поколений — эти обои в столовой, фу — и я был настроен привести это место в порядок. Немного штукатурки, новая краска, крыша требовала внимания, нужен был редкий вид сланца, который сложно доставить. Потом была настоящая суета из-за новой люстры, эти люди были исключительно упрямы в своих привычках...

Кто-то потянул за плечо брата Диаса, шипя: "Пойдём", — хриплым голосом, но он вырвался. Теперь он примерно понимал, каково было слышать, как говорит Спаситель. Барон Рикард был близок к тому, чтобы прикоснуться к самой тайне бытия. Все это знали. Одна женщина — торговка углём из Гроссе́то — скулила от почти сексуального экстаза на каждом вдохе.

— ...моей любимой едой всегда было рагу из бобов и колбасы, которое мой отец делал с гусиным жиром, но вскоре им стали фирменные клёцки поместья моей жены. — глаза барона были устремлены за горизонт. Зацикленный на чём-то банальном и повседневном, зацикленный на божественном откровении, которое он каким-то образом ваял земными словами. — Дело в свинине, полагаю. С небольшим количеством масла... немного лука... вот это были деньки. — он грустно улыбнулся, что пронзило сердце и оставило брата Диаса бездыханным. — Когда я ещё жевал.

— Милосердные небеса, это истина, — прошептал ростовщик, молитвенно сцепив руки.

— Это истина. — один из сутенёров обмочился, замерев, пока тёмное пятно растекалось по передней части его штанов. — Единственная.

Брат Диас понял. Что имело значение? Что имело значение, кроме следующих слов барона Рикарда?

— Итак, все, если я заслуживаю вашего абсолютного внимания... — Вампир оглядел собравшихся, убедился, что все глаза обращены на него и охвачены благоговейным почтением. — И я полагаю, так оно и есть… возвращаясь к сути. — его борода поседела, волосы побелели, а лицо выглядело очень морщинистым, но эти глаза… казалось, он смотрел прямо в душу брата Диаса. Стояла полная тишина. Даже птицы и насекомые были неподвижны. — Вы продолжите путь на Кипр, забыв эту речь, забыв меня, определённо забыв эльфийку и любой намёк на колдовство, забыв, что любой человек, такой как я или мои соратники или кто-то, хоть немного похожий на принцессу или на хорька когда-либо был членом вашей Благословенной Компании. Да?

По тому, что недавно было кровожадной толпой, пробежала своего рода волна, и все с нетерпением закивали головами.

— Да, — выдохнул торговец углём, его веки трепетали. — Да. Да. Да…

— Желаю вам радости от путешествия, — сказал барон. — Пусть вы все найдете то, что ищете. — Он отвернулся, затем снова повернулся. — Кроме вас, епископ Аполлония.

— Меня? — спросила епископ, всё ещё со слезами на глазах.

— Вы испытаете неприятный зуд, от которого не сможете избавиться на всём пути до Кипра и обратно.

— Я испытаю, — сказала епископ, упала на колени в грязь и радостно подняла руки к небесам. — Возлюбленный Боже!

— Спасибо всем. — и барон спустился вниз — трудное занятие в таком преклонном возрасте, узловатые костяшки пальцев дрожали на рукоятке трости. И вот они оставили Благословенную Компанию позади, большинство продолжало смотреть на пустую кафедру, другие тупо таращились в никуда, а третьи бесцельно бродили. Спотыкающийся брат Диас позволил увести себя. Они спускались по длинному склону к Венеции, в пятнистую тень от деревьев, большая часть разума монаха всё ещё блуждала в возвышенных чудесах речи барона.

— Что это было? — спросила Алекс.

— Очарование, — произнесла Баптиста сквозь сжатые губы, оглядываясь на склон и нервно сжимая кинжал в руке. — Пройдёт через час или два.

— Надо было позволить мне убить ублюдков, — сказала Вигга, продираясь сквозь кусты.

— Не всех нужно убивать или трахать, — заметил Бальтазар, отбрасывая отрубленную руку в кусты и вытирая свою о переднюю часть рясы. — Совсем испортилась. — он сбросил рясу и оставил на кусте.

У брата Диаса не было времени на такие пустяки:

— Самая глубокая речь, которую я когда-либо слышал, — выдохнул он. И буквально начал дёргать вампира за рукав, так отчаянно ему хотелось узнать. — Не могли бы вы рассказать мне побольше, барон Рикард, об этих клёцках?

— Возможно, позже. — старый вампир поморщился, осторожно убирая руку брата Диаса. — Я чувствую себя довольно уставшим.

 

Глава 20 «Не улыбаться в монастыре»

 

Огромная дверь могла принадлежать настоящему замку. После долгого царапанья с обратной стороны, когда замки были открыты и задвижки отодвинуты, она с визгом открылась, явив неулыбчивого привратника.

Марангон, молчаливый парень, к которому первым подошла Баптиста, кивнул в ответ без улыбки и провёл паству часовни Святой Целесообразности в притвор, где двое неулыбчивых головорезов сердито осмотрели всех по очереди.

Всех, кроме Солнышко, конечно.

Они не обратили на неё внимания, потому что она была невидимой.

Ну, на самом деле она не была невидимой. Она могла видеть свои руки. Она могла видеть свою тень. Но никто