Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

ХРУСТЬ!

Он ее сначала побаивался. Про Купаву в деревнях слухи ходили один другого жутче, да и сама она не походила на безобидный божий одуванчик: из-под верхней губы желтый клык торчит, как у Яги, лицо скукожилось, что абрикос сушеный, сама горбатая да хромая. Даже летом, в самую жару, в шаль закутана, в десяток юбок да тряпок.

Но дома у страшной ведьмы Деме понравилось. Мать у него была неряхой, а тут краса, да и только – ни в одном углу пылинки не сыщешь. Он уже поздней понял, что в суседке дело, тот порядок наводил, но и бабка Купава отличалась чистоплотностью. В избе на окраине все было строго. Поел? Тарелку помой. Домой с улицы пришел? Руки сполосни. Помои понес выбрасывать? Тащи в овраг, неча рядом с домом грязь разводить. На крыльце подмети, в стайке за коровой убери, в огороде сорняки прополи… А еще забор надо подлатать, и дров наколоть, и на крыше черепицу перебрать. Заданий хватало.

СКР-Р-РЯМ!

К вечеру Дема так уставал, что без задних ног валился в постель. А утром, просыпаясь по крику петуха, думал: все, придушу тварь горластую. Благо готовила Купава вкусно – ток глаза распахнешь, а пахне як – иван-чаем душистым, блинами с вареньем, бульбой на масле и в зелени, и мясо парное всегда на столе, если поста нет. Никаких щей пустых, как у мамки дома.

Ритуалам бабка его поначалу не учила, больше наставляла. Присядет рядом за стол, травки разложит да давай спрашивать: «Як гэта трава завецца, а вот гэта як?» У Демы голова кругом шла, он-то думал, услышит чего про нечисть, что видит вокруг, а тут надо гербарий всякий знать! Что твой ботаник, ей-богу! Но бабка была непреклонна. Дала ему тетрадь с названиями, наказала учить все строго, а еще заговоров и зачинов написала страниц двадцать. И все надобно вызубрить, как стихи, чтоб как Отче наш скороговоркой вылетало. Однажды ночью напала бессонница, мальчик не спал, ворочался с боку на бок долго после полуночи. Услыхал шорох в бабкиной комнате – он сам-то ночевал на кухоньке у печки. Повернулся набок, глянул, а там… глядь, фигурка девичья, в чем мать родила, крадется к выходу, лунным светом освещенная. Он даже глаза кулаком потер и ущипнул себя за кожу: кемарю я уже, что ли? Ан нет, сна ни в одном глазу, а девка та, молодая да стройная, как стебелек, надела сапоги и тихо, стараясь не скрипеть петлями дверей, выскользнула на улицу.

ТЬКРХР-РУ!

«До ветру, шо ль, пошла?» – подумал Дема. Пока незнакомки не было, он вскочил с кровати и заглянул в комнату Купавы – оповестить старуху, что по ее избе ночью девка посторонняя шастает. Только той в кровати не оказалось. Одеяло откинуто, шаль и юбки шерстяные рядом лежат кучей. Трость у стены стоит. И никого, как испарилась знатка.

Дема юркнул обратно к себе в постель, затаил дыхание. Вскоре дверь избы отворилась, и стройная девчушка тихо-тихо прошмыгнула в бабкину комнату. Внимательно прислушиваясь, он различил, что та забралась в постель…

КР-РХРЯМ!

Место так и прозвали – Выклятый Млын. Максимка с детства помнил, что ходить сюда не велено, но с Демьяном, оказывается, везде можно. Выклятый, бо проклято все, а Млын – потому что мельница тут старая, вся уже трухлявая, одно колесо да сваи уцелели, да и те того гляди рухнут от старости и пропитавшего их гнилья. Речушка, крутившая огромное колесо, давно иссякла – булькает затянутая ряской спокойная заводь да лягушки квакают. Зна́ток с учеником, несмотря на надетые накомарники, ежеминутно отмахивались от трещащих в воздухе паразитов – тут комарья столько, что и сожрать могут. Так и парят кругом, кровососы. И то утро еще, а скоро так налетят, что продыху не будет.

Демьян воткнул в землю лопату. Внимательно поглядел на запад, где собирались темные грозовые тучи, буркнул:

– Навальница к обеду грянет… Надо б нам хутчей все зробить, а то вымокнем до нитки.

– А чаго сюды пришли, дядька? – Максимка без интереса поковырялся палкой в тине, затянувшей запруду. – Вы ж говорили, к церкве идем, купола откапывать.

– А зараз сам и побачишь. О, вот и она, красуня наша!

Из тины прямо около Максимки вынырнула женская голова, облепленная ряской и грязью, осклабилась острыми рыбьими зубьями. Мальчишка даже удивиться не успел – только ойкнул, упав на зад.

– Не ждал, да? – засмеялся зна́ток. – Ну, привет, Нинка! Как ты тута поживаешь? Много жуков поутопляла?

Максимка, оторопев, разглядывал лицо выплывшей из запруды женщины. Собственно, и разглядывать-то нечего – лица как будто и нет вовсе. Не морда, а стесанный рубанком кусок хозяйственного мыла, а на морде – глазищи черные, яростные, горящие злобой безумной. Женоподобная тварь чуток выволокла тело из омута на берег, хлюпнула перепончатыми лапами прямо около ботинок Максимки: тот боязливо подтянул ноги. Чудище распахнуло широкую крокодилью пасть, прошипело:

– Вс-сех убью… Потоплю-ю…

– Ну-ну, парнишку не жахай, дура водяная! – прикрикнул Демьян.

– Гэт-та кто, д-дядька? – от неожиданности Максимка начал заикаться.

– А гэта, хлопче, Нинка-фараонка. Давно пора табе с ней зазнакомиться. Да, Нинусь?

Фараонка молча бултыхнулась обратно в воду – лишь мелькнул темный силуэт в зеленом омуте, – а спустя минуту вынырнула и ловко взобралась на мельничное колесо, заскрипевшее под ее весом. Максимка увидел, как с ее тела осыпаются в воду всякие мелкие рачки и улитки, налипшие кусочки водорослей; поняв, что, по сути, нагло разглядывает голую бабу – пущай и мертвую, – отвел взгляд, зарделся. Нинка потрясла головой, обратила к людям мертвый ненавидящий взгляд. Просипела, с трудом выговаривая человеческие слова:

– Чаго хотел, зна́ток?

– Повитаться пришел, казал же. Хлопца запомни – свой он, зразумела? Не жук!

Она медленно кивнула, внимательно оглядела ученика. Максимка сглотнул собравшуюся во рту вязкую слюну.

– Немцев-то много потопила? Ну, жуков в смысле? – спросил Демьян.

– Мало… Шибко мало. Усе яшчэ кусають. Всех утоплю, – с этими словами русалка юркнула в воду и пропала насовсем. Мельница заскрипела, грозя обрушиться не сегодня, так завтра, – колесо медленно пошло по кругу, баламутя грязную воду.

– Вот и побалакали, даж не попрощалась, – вздохнул зна́ток. – Лады, с Нинкой ты знаком таперь, почапали к Вогнищу быстрее – вона ужо тучи якие.

Грозовой фронт и впрямь стал ближе, охватил кусок неба клубящимся бочагом, в котором мерцали извилистые молнии.

У места под названием Вогнище Максимка