Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Слышь, Валентин! Ты ей скажи, шоб больше такого не повторялось. А я с Макаром сегодня побалакаю – должок за ним. Авось чего и придумаем, шоб тебе не уезжать никуды. Да на тебе и лесхоз, куда ехать, верно?

Тот ошалело кивнул.

– Дядька, а с ним чего делать будем? – Максимка кивнул на сладко посапывающего в рогозе чекиста.

– Шо-нить придумаем. Есть у меня идея…

Раздался громкий звон, отозвавшийся в похмельной голове похоронным набатом. Жигалов еле разлепил глаза, огляделся в недоумении. К горлу подкатила тошнота, майор с трудом удержался, чтобы не наблевать прямо на скатерть. Оказалось, он спал, сидя на стуле и повесив голову на грудь. Звенел пустой стакан, по которому колотил вилкой сидевший напротив за столом и. о. председателя. Макар Саныч встал, пьяно пошатнувшись, и громко оповестил:

– С-секундочку внимания, та-ва-ри-счи!

Оставшиеся гости – многие уже разошлись – повернулись к Макар Санычу. Во главе стола сидели молодожены – счастливая невеста и жених в свежем костюме явно с чужого плеча. Жигалову сунули в руку залапанный стакан вина, при виде которого он с трудом подавил очередной приступ тошноты. Это ж сколько он выпил?..

– Как я здесь… Гхм… Что случилось?

– Тс-с, тост говорят! – зашикали на него.

В Задорье уже светало – наступило утро, и во всю глотку заголосил петух в соседнем дворе. В умат пьяный Макар Саныч высоко поднял рюмку.

– В о-общем так! Свадебный подарок от меня! Ва-алентин, ты мне таперь хто? Праильна, сын! А я заради деток во, любому! – Макар Саныч потряс кулаком в пустоту. – Так шо, сына и доча, вам жалую от отцовского сердца… дом в Задорье! А табе, сына, да-авно пора должность, шоб начальством был, а не этим, как его… игорем…

– Егерем, – подсказали ему со смехом.

– Во, да! Так шо, сына, будешь таперь начальником лесхоза. Или яшчэ яким начальником… Ко-ороче, за молодых! Го-орько!

Нетрезвые жених и невеста принялись целоваться, на этот раз уже без фаты. Жигалов недоумевал – вроде же Саныч квартиру в городе подарить обещался. Хорохорился перед зятем? Или он это и вовсе выдумал? Мысли слиплись, как остывшие котлеты на блюде. Все выпили, Жигалов тоже пригубил в надежде избавиться от головной боли, но зря – от вкуса алкоголя желудок взбунтовался и бил полундру. Не смог почему-то выпить и Макар Саныч – дважды подносил стопку к губам, морщился, потом все же сдался, поставил обратно на стол; тоскливо поглядел на рассветное зарево. Жигалов подавил очередной бунт во внутренних органах, огляделся: гости болтали, смеялись, тянули какую-то заунывную песню. У пенька в обнимку с баяном громогласно храпел Афанасий Яковлевич.

– Ну шо, як самочувствие, товарищ майор? – На скамью рядом приземлился Демьян. Он так ехидно улыбался в бороду, что у Жигалова аж кулаки зачесались.

– А, знахарь… А что вчера было?

– Зна́ток, а не знахарь! А вчера ты напился в крендель, майор. Шо, непривычный к нашей горилке? Давай лучше самогону, от него башка не так хворает. – Демьян разлил по рюмкам мутной жидкости из бутылки. Левая ладонь у него была перебинтована. – Ты-то вчера и водки бахнул, и винища сверху накатил!

– Мы с вами… на «ты» не переходили.

– А вот давай по одной пропустим и перейдем. Шоб поправило тебя, а?

– Не хочу… – вяло отказывался чекист.

Демьян ухмыльнулся, в его глазах заиграли веселые искорки.

– Как это не хочешь? А за здоровье молодых?

Вновь раздались пьяные крики «Горько! Горько!». Майор обреченно поглядел на рюмку.

Сказ о молодце и ведьме

Психиатрическая больница в райцентре расположилась на пустыре, в отдалении от автобусной остановки. Чтобы попасть туда, необходимо было проехать через ворота, крашенные зеленой краской, потом еще километр трястись по неасфальтированной дороге, и вот он – главный корпус стационара. Окна забраны толстыми решетками, сквозь которые на улицу тоскливо смотрят местные дураки. Восемь утра, в пищеблоке готовят завтрак; у черного хода курит водитель-экспедитор, наблюдая, как двое молчаливых пациентов из небуйных выгружают этажерки из фургона с надписью «Хлеб».

Водитель вытер вспотевшее лицо платком – уже душно, несмотря на раннее утро. Глянул на небо – с запада катились к городу пухлые темные тучи, предвещавшие дождь к обеду: вот и конец долгой жаре. Водитель раздумывал – глянуть, что ли, на психов? Так, для забавы. Подойдя к окну, он приподнялся на цыпочки и уставился внутрь, через мутное стекло, сложив ладони лодочкой.

По коридорам ходили, шепча или, наоборот, крича, дураки: у каждого из них имелся свой голос, нашептывающий на ухо бредовые мысли и гениальные идеи, способные перевернуть мир. Кто-то, не слыша внутреннего голоса и костенея от инъекций галоперидола, стучался головой о стену – таких уводили в отдельную палату и привязывали к койке, ширнув в задницу димедрола для душевного спокойствия. Другие, напротив, расслаблялись и радовались отсутствию голосов, бегали по палатам, заглядывали в «наблюдалки» и корчили рожи. В коридорах витал терпкий запах хлорки – ею медсестры мыли палаты каждое воскресенье, чтоб хоть немного перебить зловонный дух сотни не слишком чистоплотных – душ под шлангом раз в неделю – бедолаг, запертых в этих стенах. Таков он был, мужской психиатрический диспансер номер семь. Евгений Кравчук, бывший председатель Задорья, а ныне – тоже «дурак», стоял в очереди к раздаточному окошку столовой, уставившись в стену остекленевшими глазами. В руке он сжимал клочок бурой ткани, которую время от времени прикладывал к носу, принюхиваясь: а ну как получится уловить запах Аллочки? Грязную простыню у него уже, конечно, пытались отобрать, но обыкновенно спокойный пациент махом становился буйным, а уж за последний клочок дрался как лев, так что врач в итоге махнул рукой – хай нюхает, невелика беда.

– Следующий! – из раздаточного окошка грохнули подносом. На подносе миска с сечкой. Из каши стоймя торчала ложка, сбоку лежал размякший сухарь – давнишнего хлеба, не того, что привезли сегодня.

Евгеша – так его прозвали уже здесь, в больнице, – уселся за стол, без интереса поковырялся в каше. Пациент-разносчик с чаем из «блатных» осклабился ему в лицо и дал размашистого щелбана, да так, что Кравчук отшатнулся и заскулил, хватаясь за лоб:

– За шо-о-о?

– Шоб ты, председатель, морду не кривил. Тута тебе не ресторация, жри чаго дают, белоручка, мля.

– Товарищ, а мне хлеба яшчэ можно? – спросил псих по фамилии Васелюк, угодливо лыбясь черными пеньками зубов. – А сала? Сальце есть?

– Ишь че захотел, сальца ему! – хохотнул разносчик,