Тоска - Александр Александрович Павловский

этот дом, набирая в свои внутренние легкие воздух, казался больше, а может быть с моей близорукостью, мне хотелось так видеть. Многое с моей близорукостью я вижу иначе, хотя оно таким может и не являться. Лишь силуэты, лишь очертания в далеке.

От усадьбы я решил пройтись пешком. Погода в очередной раз только набирала свою устрашающую силу и горизонт в ближайшие нескольких часов обещал быть сухим. Я прошел через площадь Двух революций мимо желтой свечи, что ещё не успела зажечься. Следом за ней начинался автовокзал, с одной стороны упирающийся в Ямскую башню Коломенского кремля, с другой в торговые ряды магазинов. Вывески все, как на подбор и ни одной оригинальной. Слишком мало креатива для людей, что привыкли продавать калачи.

На самой станции тихо и безлюдно. Как будто никто не хочет уезжать из этого места или, наоборот приезжать. Вдруг, людей нет, потому что нет маршрутов? Тогда бы и электричка не ходила. Или Коломна – это конечный пункт всех маршрутов и сюда только приезжают? Хотя, я еще не пробовал уехать, значит точно сказать не могу. Не проверял. Да нет, это не логично! В маленьких городах есть часовые перерывы в маршруте, когда нет транспорта. Вот я и попал в такое окно.

Сразу за автовокзалом начинался сквер Зайцева. Та его часть, что скрывала ярмарку с детьми и, где можно полюбоваться фонтаном. В переливающемся соцветии, расцветающих вишен и яблонь. Где возле лавочек появляются одиноко стоящие одуванчики.

В пересечении Красногвардейской и Уманской стоит гостиница Комфорт. Оплот причуд и странностей. На такси она в двух минутах езды, а пешком не меньше десяти. Если идти вальяжно и дышать полной грудью. Останавливаясь, чтобы прочесть вывески или дождаться зеленого сигнала на двух небольших перекрестках. Конечно, при движении, которого почти нет можно и не фамильярничать, но раз погода располагает, то к чему спешка?

Смыкаясь в перспективу, улица напоминала идиому о двух параллельных прямых, что никогда не соединяются. В теории – да, а на практике – это иллюзия. И эта иллюзия соединяется в конце маршрута, который ты не пройдешь, но который сможешь увидеть. И там, вдалеке, где крыши домов напоминают лишь темные пятна, где живут люди, что стали лишь серыми точками, а деревья, как подорожник прижгли рану восприятия, соединяются две линии. И соседи через забор уже соседи через стенку. А их соседние дома теперь один двухквартирный дом. И жизнь у них там такая веселая, как, если бы желания исполнялись через нарушение законов физики и геометрии. И нет ничего лучше, чем ощущать себя пьяным и всесильным, что даже собака тебя боится не из-за того, что ты хозяин, а потому что будку в скворечник можешь превратить. Как говорится: «что у трезвого на языке, то у пьяного получается».

В комфорте, как обычно комфортно тихо. На свой страх и риск я решил, что пора покидать это место. Тут однозначно не безопасно, когда человек в соседней комнате пытается вздёрнуться посреди ночи, а спасать его идёт какой-то матерящийся мужик, по которому даже не скажешь, что он тут работает. Как будто сосед снизу пришел, наорал и ушел. Вот так и решили проблему. Отсрочили неизбежное на несколько дней, пока тот не придумает другое удобное место для петли. Не хочется ждать, когда это случится и стать свидетелем, которого разбудят посреди ночи в качестве свидетеля. А что я о нем знаю? Даже записи в журнале о его проживании нет. Там по сути привидение повесится, а не человек.

Чтобы хоть чем-то подкрепить свои слова, я запустил руку за стол, но не нащупал журналов. Зато лежал клочок смятой бумаги в самом углу. Было написано одно предложение, перечеркнутое дважды: «Комната номер три не жилая». И вот понимай, как хочешь, что здесь написано. То старушка с циррозом, то комната не жилая.

На лестничном проходе добавилось несколько фикусов. Немного пожухших. Я вошел в комнату и собрал вещи в рюкзак. Для этой поездки всё самое нужное умещалось во флаконе с таблетками. Остальное было не так важно. Свой фикус я снял с подоконника и поставил к остальным на площадке. Он даже заметно повеселел, когда коснулся листьями своих собратьев.

Я не стал запирать дверь и оставил ключи на пустом столе рессепшен, добавив на клочке бумаге еще одно предложение: «Комната номер два – тоже и номер телефона». При въезде у меня не спрашивали номер телефона и, если кто-то вспомнит, что я должен оплатить проживание, то обязательно перезвонят. Не оставлять же на пустом столе деньги? В последний раз оглянувшись, я вышел на улицу.

Добравшись до дома с мезонином перед Соборной площадью, я увидел, как в окнах замелькал свет. «Ну хоть это место будет напоминать жизнь, а не одиночество с фикусами». – подумал я. Со стороны улицы были открыты ворота на территорию дома. Накатанная дорога вела к гаражу на заднем дворе. Кругом было запустение и мусор. Спиленные деревья, сваленные в кучу, как в братскую могилу. Гора старой мебели, что от дождей разбухла и источала смрадный запах и огород, больше похожий на заросли, спрятанный за сетку рабицу. Общее благоустройство заканчивалось перед входом на территорию, а дальше начиналась жизнь. Считается нормой, если мусор удается свалить у дома так, чтобы он не мешал и его было не видно. Я дернул за ручку первую дверь, что была у самой калитки, но она была заперта. Тогда я обошел дом и столкнулся с кучками мусора поменьше перед еще одной дверью. Ручка поддалась нажатию, и я попал внутрь. Напоминало прихожую с лестницей в дверь повыше. Я поднялся и постучал.

– Иду, иду! Секунду, минуточку. – раздался женский голос и зашаркали тапочки.

Когда дверь резко распахнулась, передо мной стояла старушка из первого номера только без фикуса.

– О, а чего это ты пришел? – она удивилась и дружелюбие несколько поубавилось.

– У меня к вам встречный вопрос? Вы же со мной в гостинице жили!

– Не с тобой, а в соседнем номере, молодой человек. – Старушка подперла руки в бока. – И это было до того, как… впрочем, не важно! Ты фикус свой вернул на место?

– А вы за фикус переживаете больше, чем за живых людей?

– За живых я уже не могу переживать. Это теперь их личное дело, а моё дело еще не окончено.

– А какое у вас дело?

– Слишком ты любопытный, тебе говорили? Но, по глазам вижу,