Синие звезды - Роман Романов

прочтут о щедрости его величества. Но эта щедрость, разумеется, была направлена не по отношению к ним. Вистфалия может помочь кому угодно, но только ни тем, кто живет в самой Вистфалии.

Летеция приметила, что Энсфена вернулась, но вместо того, чтобы подойти к ней, она, отойдя в сторонку, о чем-то болтала с Сержем.

«О чем они вообще могут говорить?», — не понимая подумала принцесса, ощутив недоброе предчувствие.

Она незаметно двинулась в их сторону. До нее донесся звонкий голос Энсфены:

-А я ей такая, не парься, у всех есть свои комплексы, — скорчив гримасу, произнесла девочка. — Да даже если у меня не будет ни одного зуба, я буду в тысячу раз лучше нее!

Раскрасневшись сильнее обычного, Серж расхохотался.

-А еще представь, она всю дорогу дрожала, как осиновый лист, и отвечала невпопад на мои вопросы. Ты представляешь, она и вправду думает, что может быть интересно с ней! Интересно, с ней! -последние слова девочка выплюнула, еле сдерживая приступ смеха.

-А я говорил, она не поймет, что над ней издеваются, — с чувством собственного превосходства произнес Серж. — Она слишком глупая для этого.

-Мне кажется, она тоже боится мандаринов, как и тот дурак, что ей подарили, — хохотнув, ответила Энсфена.

Летеция почувствовала, как резко забилось ее сердце, а из глаз брызнули слезы.

Энсфена, заметив подошедшую принцессу, как ни в чем не бывало, окликнула ее:

-Хочешь мандарин? — спросила она, еле сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха, боковым зрением, поглядывая на Сержа.

Летеция хотела было крикнуть: «Посмотрели бы на себя, чем вы, то лучше?» — но слова комом застряли в горле.

Принцесса почувствовала, как ее затрясло, мышцы в очередной раз отказались подчиняться ей. И она, развернувшись, бросилась прочь из тронного зала.

«Как с ней вообще может быть интересно?» — эхом, обжигая изнутри, проносился в голове звонкий голос Энсфены.

Ее продолжало трясти. Принцессу вырвало. Пред глазами замелькали темные пятна. Ей казалось, что она умирает. Она умирала, и умирала с самого своего появления на свет.

«Ты никогда не найдешь друзей. Все будут смеяться над тобой. Всегда. Всегда. Всегда», — эхом разлетались по голове голоса теней.

— Ваша светлость, — окликнул ее сзади такой знакомый ей всю жизнь голос.

Девочка развернулась. На нее в упор смотрели ярко-ярко-синие ледяные глаза главного ляонджи, словно пытаясь проникнуть к ней внутрь, чтобы выпить из нее последние силы.

А где-то в глубине его синих глаз была бездонная темнота еще более страшная, чем являлась ей в кошмарах.

-Ваша светлость, его величество волнуется, пройдемте обратно со мной, — слегка склонив голову, ласково произнес граф.

У стены в коридоре стоял небольшой столик, на котором были выставлены графины с водой, на случай, если кто-то из прибывших во дворец гостей захочет пить.

Летеция, рефлекторно схватив один из графинов, закрылась им как щитом от смотрящих на нее ярко-синих глаз.

При виде направленной на него прозрачной жидкости в глазах графа заблестел страх, и он, пробормотав что-то невразумительное, поспешил удалиться прочь.

Летеция проснулась в темноте своих покоев. Она так и уснула не раздеваясь. Из темноты на нее смотрели чьи-то косые глаза.

-Ольна, -с тревогой в голосе крикнула Летеция, зовя служанку.

Глаза приблизились к кровати к самому ее изголовью.

-Тише, ваша светлость, я не враг, — приложив палец к губам, шепотом произнес шут.

Летеция присела на кровати, с удивлением рассматривая пробравшегося в ее покои уродца. Вблизи язвы на его лице выглядели еще более мерзко и отталкивающе.

Шут, сев на корточки, глядя в пустоту, негромко заговорил, словно бы не к кому и не обращаясь:

-Родители бросили меня в тот момент, как только я появился на свет, — шут вздохнул, — даже они не смогли вынести такого уродца. Я скитался и просил милостыню, радуясь, когда добросердечный человек кинет мне кусок черствого хлеба, обычно же в меня кидали камни и палки. В один из дней меня застала толпа ребят. Они долго смеялись и тыкали в меня пальцами, а затем один самый младший из них, — мальчик с белокурыми волосами, — шута передернуло, — никогда не забуду его лицо, предложил развести костер и покидать в меня горящими головешками, словно в крысу. Улюлюкая, они загнали меня в угол. Меня спасло лишь чудо, подошедший отец одного из детей отогнал их. Нет, ни чтобы они прекратили издевательство, — шут криво усмехнулся, — а чтобы они не поймали заразы от этого урода. Всю жизнь людям было весело смеяться над моими мучениями. В один из дней, издевательства надо мной заметил сам господин де Венром, и чуть было не лопнул со смеху.

Принцесса могла позвать стражу. Но вместе этого лишь растерянно произнесла:

— Мне не было смешно.

Шут словно бы и не услышал ее слов:

— В детстве я слышал предание, и оно врезалось ко мне в память на всю жизнь. Однажды проходя мимо одного поселения, пророк Айван увидел, как несколько человек прутьями гонят по пыльной дороге одетого в лохмотья хромого уродца, надсмехаясь над ним.

-Зачем вы обижаете этого человека? — обратился пророк к людям.

-Он грязный хромой уродец, и потому не заслуживает к себе лучшего отношения, — сплюнув, ответил один из обидчиков. — Он позорит наше селение, а его зловонный дух распускает болезни, и коль я бы не боялся навлечь гнев Акилина, пролив его кровь, я бы давно прикончил этого уродца, чтобы он не топтал нашу землю грязными ногами.

И подняв с земли небольшой заостренный камень, кинул его, раскроив покрытый пылью и потом лоб бездомного, отчего на нем выступила тонкая струйка алой крови.

Бродяга повернул измученные глаза к пророку и, глядя на его седую бороду, произнес:

-Твою бороду давно покрыла седина, так скажи же мне мудрый человек, за что все меня презирают. Я не сделал в своей жизни ничего дурного, кроме как родился уродцем.

-Ты не достоин презрения, презрения достойны твои обидчики, — ответил пророк Айван. — Глупцы, бросьте палки. Благополучие вскруживает голову, заставляя считать себя выше других.

Но обидчики лишь усмехнулись в ответ.

Позже, когда они умерли и попали на Великий суд в Звездные чертоги Акилина, то судил их не сам Акилин, а когда-то презираемый ими всеми