Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

Исаев развел руками, искривленная кисть чуть подрагивала.

— А теперь у нас есть только ненадежные субъективные наблюдения и твой рассказ. И ни единого измерения. Наука в таком виде бессильна. Мы даже не можем доказать, что это был именно перенос квантовой информации, а не что-то третье. Но то, что он или нечто похожее произошло — бесспорно.

— Тогда скажи еще одно, — Вадим говорил тише обычного, почти неуверенно, будто боялся услышать ответ. — Есть ли хоть крошечный шанс на жизнь после смерти? Не в том виде, как в церковных сказках, про райские кущи, адские котлы, Вальгаллу. А хотя бы возможность восстановить кого-то из обрывков. Вернуть ходокам их личности. Превратить миллионы изуродованных бедолаг обратно в людей.

Исаев долго не отвечал. Видно было, что на языке вертелось привычное: сказки для утешения. Но вместо этого он выдохнул и сказал сухо, без насмешки:

— Все, что религии описывали как загробный мир — не более чем легенды. Успокоительные истории. Никаких доказательств «„рая“„, “„ада“„, иной метафизической плоскости никогда не было. И я сам в это не верю. Но реинкарнацию, с оговорками, я теперь не исключаю. Потому что я сам наблюдал процесс. И хотя у меня нет полного понимания физики этого явления, некоторые догадки есть. Значит, сама возможность сохранения и переноса “„я“» существует. Пусть пока мы не можем управлять этим процессом, но он реален. Это не рай и не ад. Это что-то иное. Перезапуск. Вернуть ходоков полностью — пока мечта. Но то, что надежда не абсолютно нулевая… Я бы не списывал.

Исаев долго молчал, подбирая слова, потом заговорил медленно, осторожно, будто проверяя каждую фразу на прочность. Он чувствовал себя проштрафившимся школьником, не выучившим уроки

— Я так и не нашел способа спасти зараженных прионной болезнью. Тогда, в пылу, ты обещал скормить мне зараженные мозги… Но пойми, проблема фундаментальная. Прион — это не вирус, не бактерия и даже не токсин. Это белки. Собственные белки организма, только неправильно сложенные. Они обладают аномальной конформацией — чаще всего бета-складчатой структурой. При контакте с нормальными молекулами они индуцируют перестройку: заставляют правильный белок свернуться по той же патологической схеме. И процесс идет цепной реакцией, лавинообразно. Это не заражение в привычном смысле. Это неправильная физика белка. Ты не можешь это вылечить. Потому что иммунная система не видит в прионе угрозы, белок ведь свой. Состояние толерантности. Антитела не вырабатываются, Т-клетки не реагируют. Даже если активировать иммунитет, мы рискуем запустить аутоиммунный процесс и заставить организм уничтожать собственный мозг, что окажется ничем не лучше губчатой энцефалопатии.

Он вздохнул, потер виски.

— Повторюсь. Совать такого больного в улей — бессмысленно. Улей сам заразится. Он тоже работает на белковых механизмах, его ганглиозная система будет подвержена тому же дефекту. Придется уничтожать весь субстрат.

Вадим все это время смотрел пристально, не мигая, и наконец произнес:

— А вирус? Который мог бы исправить поломку?

Ученый замер. Вопрос прозвучал как приговор.

— Вирус, — медленно повторил Исаев. — Теоретически можно спроектировать так, чтобы он доставлял в клетки шапероны или протеазы, которые помогали бы разворачивать белки в правильную конформацию или утилизировать патологические. В теории. Но, именно в теории. На практике мы не знаем, каким образом прионная форма захватывает преимущество в живой ткани. Мы не можем предсказать, как будет вести себя вирусный вектор, если начнем вмешиваться в столь фундаментальный процесс. Есть риск, что он создаст новые варианты неправильных белков. Еще более устойчивых, еще более разрушительных… Объясню детальнее. Амилоидные фибриллы. Гидрофобные взаимодействия в ядре белка. Энергетически более выгодная конформация. Понимаешь? Мы можем попытаться ввести, скажем, вирусный вектор с кодом для молекулярного шаперона Hsp104 или аналога, который встречается у дрожжей и умеет разрывать агрегаты. Но человеческий мозг — не дрожжи. Здесь все сложнее, триллионы взаимосвязей, который не просчитает ни один суперкомпьютер, включая ДИРЕКТОРа… До того, как умер твой… прежний Вадим, я бы сказал, что попробую. Я всегда говорил «„да“„, что бы ни просили. Но теперь я скажу: “„осторожнее“». Вместо лекарства мы легко можем породить еще одну заразу. Такую, что нынешнее коровье бешенство покажется легкой простудой.

Вадим сжал кулак.

— Ты предлагаешь просто смотреть, как люди мрут?

— Я предлагаю не усугублять, — твердо сказал Исаев. — Иногда бездействие, в нашем случае, карантин, безопаснее, чем риск создать нечто, что убьет всех.

Вадим медленно выдохнул и кивнул:

— Живи пока.

Слова прозвучали не как пощада, а как приговор с отсрочкой. Он шагнул к столу, облокотился на край и добавил:

— Но за тобой будет надзор. Жесткий. Каждую твою выкладку будут перепроверять коллеги. Ни одна формула, ни одна идея не уйдет в дело без их санкции. Считай это цензурой. Ошибки, подобные последней, больше недопустимы.

Исаев скривился, тонкие губы дернулись. Было видно, что его самолюбие протестует, но разум подсказывает: спорить бесполезно.

— Понимаю, — сухо произнес он, после замолчал, будто решая, стоит ли говорить дальше. Наконец, опустив взгляд, продолжил:

— С тем штаммом для защиты от нервно-паралитических газов… вышла накладка. Я рассчитывал на универсальность вектора, но он не укоренился во всех организмах. Слишком много переменных. Слишком индивидуальна каждая клетка. В одних случаях он не внедрился вовсе, в других сработал так, как задумывалось, а кое-где дал побочный эффект — прионную перестройку. Парадоксально, но именно это спасло Единство от полного вымирания. Если бы вектор сработал во всех телах одинаково, эпидемия сожрала бы всех подчистую. Генетическое разнообразие и… мои промахи оставили часть популяции живой.

Вадим покачал головой, глядя куда-то в сторону, будто через бетонные стены.

— Цена все равно слишком высока, — тихо сказал он. — Слишком.

Глава 21

Бои местного значения

Анджей Нижинский сидел в командно-штабной машине, слушал донесения через обычное радио и биологическое. На экране была выведена спутниковая карта Лодейного Поля: река, сеть улиц, район с многоэтажной застройкой на севере, частный сектор на юге, железная дорога, взлетная полоса.

Три недели назад противник занял город, сжег ульи, перебил низшие формы и истребил немногочисленное население омег, и превратил его в укрепрайон.

Теперь это преграда на пути Единства к Петрозаводску.

Нижинскому выделили достаточно сил, чтобы провести штурм: около двух тысяч бойцов — бывшие морпехи Балтийского флота, мотострелки из Великого Новгорода, отряды ульевых воинов. Ударный кулак включал тридцать танков, в основном Т-72Б3 и шесть Т-90, почти сто БМП и БТР, около двадцати буксируемых артиллерийских орудий, батарею самоходок «„Мальва“„, найденные на складах