Ибо кровь есть жизнь - Мэри Хелена Форчун

– Добро? – переспросил волшебник почти насмешливо. – Для меня нет разницы между добром и злом, ведь я признаю один закон – собственную волю; зло известно только нам, ибо вы вечно стремитесь к тому, что вам вовсе не надобно. Я могу вновь подарить ее тебе; но вопроси собственную душу: не раскаешься ли ты в этом, – и подумай, сколь неизмерима та пропасть, что отделяет жизнь от смерти, а ведь мое могущество хотя и способно перекинуть мост через эту бездну, но отнюдь не в силах устранить.

Вальтер хотел было заговорить и приступить к волшебнику с новыми мольбами, но тот прервал его:

– Довольно! Одумайся! Приходи завтра в полночь, но предупреждаю тебя: лучше не буди мертвецов.

С этими словами он исчез во мраке ночи. Опьяненный новой надеждой, Вальтер не мог уснуть на своем ложе; неистощимая фантазия рисовала перед его мысленным взором один прелестный образ за другим, одну картину упоительного будущего за другой, и увлажнившимися от счастливых слез глазами он следил за вереницей чудесных видений, быстро сменявшихся еще более чудесными. Весь день рыскал он по лесам, дабы ни одно воспоминание о недавнем прошлом не омрачило блаженную надежду вскоре увидеть ее, заключить ее в свои объятия, белым днем ловить ее взгляд, а во мраке ночи приникать к ее груди, и, так как эта мысль овладела всем его существом, мог ли он хоть на секунду усомниться в правильности своего выбора и прислушаться к предостережению вещего старца?

Едва только воссиявший на востоке Скорпион возвестил ему приближение полночи, он бросился на кладбище. Волшебник уже ждал его возле могилы Брунгильды.

– Ты все обдумал? – вопросил он Вальтера.

– О, верни мне прекрасную! – воскликнул Вальтер в пылу страсти. – Не медли, соверши благодеяние! Что, если я умру сей ночью, не увидев ее снова?!

– Что ж, – молвил старец, – подумай и возвращайся завтра в полночь; но предупреждаю тебя: не буди мертвецов.

В отчаянном нетерпении хотел было Вальтер броситься к ногам волшебника и умолить исполнить заветное желание, совершенно его измучившее, но тот уже скрылся из виду. До самого утра пролежал он, распростертый на могиле своей желанной, оглашая кладбище жалобами, еще более неистовыми и безудержными, чем обычно; днем, который показался ему бесконечным, он не находил себе места, бесцельно блуждал, погруженный в себя, словно преступник, только что совершивший свое первое кровавое деяние и терзаемый тяжкими сомнениями; а вечером звезды вновь застали его возле склепа. В полночь явился волшебник.

– Ты все обдумал? – вопросил он, как и за день до того.

– Что мне обдумывать? – бросился Вальтер ему навстречу. – Я ничего не хочу обдумывать, верни мне мою возлюбленную, я требую! Если же ты надо мной насмехаешься, то ступай прочь, пока я не покусился на жизнь твою!

– Еще раз предупреждаю тебя, – невозмутимо откликнулся старец, – не буди мертвецов.

– Не в холодной могиле должна она лежать, а на моей пылающей груди, в моих страстных объятиях!

– Одумайся! Ты не сможешь расстаться с нею до самой смерти, хотя бы душою твоею и овладели ненависть и отвращение! Есть лишь одно – ужасное – средство…

– Глупец, глупец, – перебил его Вальтер. – Неужели я возненавижу то, что люблю всем сердцем? Как преисполнюсь я отвращения к тому, к чему стремлюсь всеми фибрами души?

– Что ж, быть по сему, – ответствовал старец. – Теперь отступи в сторону.

Шепча заклинания, старик очертил вокруг могилы магический круг, и тотчас же на кладбище обрушилась буря, зашумели кроны лип, зловеще заухали неведомо откуда взявшиеся совы, чистые звезды целомудренно сокрыли лик свой, дабы не сделаться свидетельницами отвратительного зрелища, со вздохом отвалился от могилы камень и освободил проход к последнему пристанищу мертвых. Колдовскими, распространявшими опьяняющий аромат травами и кореньями, растертыми и смешанными со светлячками, осыпал волшебник могильный холм: немедля поднялся смерч, вошел в землю, а источавшие сияние светлячки, кружившие в нем, образовали над могилой огненный столп; вихрь же этот проникал все глубже и глубже в толщу холма, изымая оттуда землю, пока наконец полускрытая облаками луна не осветила гроб и крышка его не отверзлась с грохотом. Тогда старец излил в гроб кровь из человеческого черепа и промолвил: «Испей же, покойница, испей теплой крови, дабы в груди твоей вновь забилось сердце», – а потом окропил ее иным колдовским эликсиром и громовым голосом возопил, обращаясь к мертвой: «Сердце твое снова забилось, очи твои снова узрели свет, покинь же склеп свой!» И подобно острову, исторгнутому подземным пламенем из темных волн морских, точно под действием невидимых сил, из мрака могилы восстала Брунгильда. Старец взял ее за руку и подвел к Вальтеру, который потрясенно взирал на все происходящее, стоя поодаль.

– Возьми же вновь свою возлюбленную, – произнес он, – по которой ты столь тосковал: да не понадобится тебе никогда более моя помощь! Если же придет тебе в ней нужда, то найти меня ты сможешь в полнолуние в горах, на распутье трех дорог.

Вальтер узнал все черты столь желанной возлюбленной, и при взгляде на нее на сердце у него потеплело; но тотчас же холод сковал все его члены и лишил дара речи. Какое-то время безмолвно и неподвижно взирал он на восставшую из гроба; все вокруг замерло, луна светила ясно, как прежде, звезды мерцали на безмятежном небосклоне, облака рассеялись.

– Вальтер, – позвала его воскресшая, и звук ее голоса развеял пленявшие его чары.

– Неужели ты жива? – вопросил он. – Или это безумный сон?

– Да, я жива, – ответствовала она. – Отвези же меня скорее в свой горный замок.

Вальтер огляделся; волшебник исчез; возле него стоял вороной конь с горящими глазами, а к его седлу было приторочено одеяние для Брунгильды.

Она быстро облачилась в это платье и промолвила:

– Поспешим же, пока не настало утро, ибо очи мои еще слишком слабы и не вынесут дневного света.

Всецело возвратившись к жизни, он проворно вскочил на коня, с восторгом и трепетом посадил перед собою вновь обретенную, отнятую у смерти возлюбленную и стремглав понесся по вересковой пустоши в горы, словно за ним гнались мертвецы, чтобы вырвать из его объятий свою похищенную сестру.

В самом сердце гор, на одиноком утесе, окруженный высокими скалами, скрывался замок Вальтера, куда привез он свою любимую. Свидетелем их возвращения стал один лишь старый слуга, коего господин ужасными угрозами вынудил хранить молчание, и так, никем не узнанные, прошли они в отдаленнейшие покои замка.

– Здесь мы и останемся, – заключила Брунгильда, – покуда глаза мои не привыкнут к дневному свету, а тебя не перестанет охватывать дрожь при одном взгляде на меня.

Так они и поступили; немногочисленные обитатели замка ничего не знали о возвращении Брунгильды, кроме старого слуги, что приносил им яства и питье. Семь дней провели они при свете свечей; еще семь дней с высоких сводчатых окон совлекали занавеси только в предрассветных или вечерних сумерках, когда лишь слабо поблескивали горные вершины, но в долинах еще не рассеялась или уже царила тьма. Вальтер почти не покидал Брунгильду: загадочное волшебство приковывало его к возлюбленной, даже трепет, охватывавший его рядом с нею и не позволявший ему к ней прикоснуться, был сопряжен для него с тайным наслаждением, подобно тому восторгу, что овладевает нами, когда слуха нашего достигают священные песнопения, мощным потоком низвергающиеся с заоблачных высот горного храма: Вальтер желал уже не избавиться от этого чувства, а вновь и вновь ощущать его. Прежде, разлученный с Брунгильдой, он часто думал о ней, но в этих снах наяву она никогда не представала ему столь притягательной, столь прекрасной, столь великолепной, сколь теперь. Никогда еще голос ее не звучал столь нежно, никогда еще речь ее не была исполнена такой страсти, как теперь, когда она говорила с ним о прошлом. Ее сладостные словеса, подобно легкокрылым ангелам, словно уносили его в волшебную страну. Она неизменно вспоминала дни их первой юношеской любви, блаженные часы, что провели они, наслаждаясь обществом друг друга, и неизменно изображала их в своих речах столь ослепительно, столь живо, столь сладострастно, что Вальтер часто