Дьяволы - Джо Аберкромби

с трудом взбирался по пологому склону пляжа, словно это была гора, обжигаемый солёными брызгами и спотыкающийся о наносы. Соль безжалостно раздирала горло. Он упал на колени, задрожал, встал на четвереньки, разинув рот, глядя на полоску засохших водорослей на отметке прилива, блевал и плевался, слушая как волны жадно облизывают гальку. Снова встал на колени, голый, если не считать флакона с кровью святой Беатрикс и исподнего, всё ещё слегка запачканного чернилами. Шерсть так пропиталась водой, что он чувствовал себя младенцем в мужских штанах. Измученный, с ноющими мышцами, растерявший изрядную часть веры. Свинцовая голова покачивалась на мягкой как желе шее, пока он безмолвно осматривал окрестности.

Не сказать, чтобы многообещающе.

По обе стороны серая полоса пляжа тянулась в затянутую дымкой ​​неизвестность. Изъеденная серым морем, усеянная пятнами серых камней, испещрённая рябью луж, в которых тревожно отражалось серое небо. Впереди галька сменилась низкорослыми дюнами, травой, потрёпанной ветром, несколькими покалеченными деревьями, все склонялись в одну сторону, словно процессия престарелых монахов, унижающихся перед кардиналом.

Он почувствовал холодное покалывание на плечах. Начался дождь.

— Серьёзно? — закричал он в небеса.

Единственным ответом были крики беспечных чаек, сносимые ветром.

Он сделал несколько тяжёлых вдохов. Всхлипов, если быть честным перед собой. Затем со стоном он с трудом поднялся сначала на одну ногу, потом на другую. Постоял, покачиваясь, обхватив себя руками, и сонно повернулся, чтобы посмотреть на море.

Боже, как далеко он заплыл?

Галера всё ещё горела у горизонта, столб дыма возносился в белое небо и в вышине резко уходил вбок, как акварельный мазок. Он повернулся к пляжу и нахмурился. Показалось, или правда белело какое-то пятнышко среди камней? Он неуверенно двинулся вперёд, морщась, когда галька колола подошвы, ветер заставлял щуриться…

Это была нога. Босая нога, с вытатуированной цепочкой рун.

— Вигга! — он перешёл на неуверенный бег. Если недавний опыт должен был чему-то его научить, так это выбору направления для бега по отношению к оборотням — всегда от них, но вместо этого он обнаружил себя бегущим к ней, разбрасывая гальку с каждым шагом. Наверное, в тот момент всё что угодно казалось лучше, чем остаться одному на этом проклятом берегу.

Она лежала в луже лицом вниз, одна нога на покрытом ракушками камне, рваная ткань свисала с лодыжки, волосы плавали вокруг чёрным облаком.

— Вигга! — он прыгнул в лужу рядом с ней, схватил татуированное плечо, намереваясь перевернуть её.

— Боже! — какая тяжесть. Как она вообще могла плыть? Сначала он даже не мог вытащить её лицо из воды. Ему пришлось упереться ногами, подхватить её под руку и обхватить за шею, грудь прижалась к её спине, скользкие голые тела шлёпнули друг о друга, как свиньи в луже, не столько похоже на спасение, сколько на поединок по борьбе, в котором не будет победителя.

— Благословенная… — прохрипел он, напрягаясь, — Святая… — простонал он, тяжело дыша, — Беатрикс, г-ах! — наконец ему удалось перевернуть её. Частично задушенный её ужасным весом, частично — копной мокрых и слипшихся от соли волос, он снова плюхнулся на камни.

— Вигга! — он наполовину вывернулся из-под неё, ракушки терзали голую спину. —Просыпайся! — он повернулся, чтобы убрать волосы с её лица, её голова запрокинулась, а рот широко открылся. — Вигга! — его голос становился все выше и выше, пока он бил по татуированной щеке. — Не смей умирать!

— Ах. — он был потрясён волной облегчения, когда она дёрнулась, заворчала, подняла покрытую струпьями руку, чтобы отмахнуться от него. — Ах. — её лицо скривилось, и она задрожала. — Ах! — и она заплакала, тяжёлые плечи сотрясались от рыданий, крупные слёзы оставляли полосы на песке, прилипшем к её лицу.

Страх, стыд и отвращение, несомненно, были среди эмоций, которые брат Диас испытывал в тот момент. Было бы ложью сказать, будто он не хотел отчаянно вырываться. Но в конце концов он остался где был, неловко хлопая Виггу по плечу. Всего час назад он выдернул стрелу из этого места, но каким-то образом единственным следом от неё была звездообразная подсохшая корочка. Он издал крайне неубедительное успокаивающее угуканье, как человек, который никогда не держал младенца на руках.

Разве не первая обязанность монаха помогать нуждающимся, в конце концов? Разве милосердие и прощение Спаситель не бесконечны, и разве Её последователи не должны стремиться подражать Ей? Разве проклятые и изгои не нуждаются в сострадании? Больше, чем кто-либо другой, на самом деле. Каким-то образом в тумане собственных разочарований и амбиций он потерял это из виду. Как какой-то древний обитатель его родного монастыря, для которого всё за пределами освящаемой страницы было размытым пятном.

Теперь, на этом отчаянном этапе, он нашёл утешение в том, чтобы дарить утешение другим.

Кроме того, она была единственным источником тепла в радиусе десятка миль.

— Пить хочу, — захныкала Вигга через мгновение и выдула пузырь из соплей.

— Ну, ты же знаешь, как это бывает, — сказал брат Диас, лёжа на камне под усиливающимся дождем в своем промокшем насквозь нижнем белье с голым оборотнем на руках. — Бог любит испытывать нас.

— Мы должны отправиться дальше по побережью, — уговаривал он, щурясь на небо. Свет определенно угасал. — Остальные, вероятно, разбросаны по этим пляжам. — он заставил себя не добавить — Те, кто выжил, во всяком случае, — а затем не добавить ещё — Если вообще хоть кто-то ещё выжил.

— Ты иди, — пробормотала Вигга, возясь с пуговицами на своей мокрой рубашке. — Оставь меня. — с каждой пуговицей становилось всё труднее. — Тебе было бы лучше... без меня. — и она сдалась, руки безнадёжно упали на колени, губы задрожали, и она снова начала рыдать. — Я так хочу пить!

Брат Диас издал болезненный вздох и перестал держать штаны — ему надо было потереть виски, но штаны тут же сползли на задницу, пришлось снова их подтягивать.

Когда они раздевали тела пары утонувших гребцов, выброшенных на берег, брат Диас старался не смотреть на их лица. Старался не задаваться вопросом, ждут ли их семьи дома. Его новообретённое сострадание к союзникам доставляло ему достаточно проблем, сострадание к врагам было роскошью, которую он вряд ли мог себе позволить. Брюки даже меньшего гребца были слишком велики для него, мокрая ткань болталась, но всё равно натирала. Рубашка большего гребца, тем временем, была слишком мала для Вигги, дешёвый материал натянулся на её груди