Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Heil Hitler! Ich befolge den Befehl, Herr Unteroffizier! 42

– Was für Befehl? Wurde dir befohlen einen Zivilisten zu erschießen? 43

– Überhaupt nicht, Herr Unteroffizier! 44 – Пауль преданно пожирал глазами командира. – Mir wurde befohlen, diese Frau zur … Entsorgung in die Partisanengrube zu bringen.45

– Partisanen ist hier das Hauptwort. Sieht diese Frau als ein Partisan aus? 46 – назидательно спросил унтер-офицер. – Auf keinen Fall, Herr Ober! Aber ich habe einen Befehl von Chimeric erhalten! 47

– Dieses Befehl wird abgebrochen. Dein Name war Paul, Söldner? 48

– Jawohl! 49

– Ja, ich kenne dich. Wir sind Namensvetter. Mein Name ist auch Paul.50

– Genau, sind wir, Untersturmführer Hirschbeck! 51

– Lass jetzt die Alte los,52 – молодой унтер махнул рукой, – die hat nichts getan. Und jetzt merke dir folgendes, Paul: wir töten keine Zivilisten. Wir kämpfen doch gegen Kommunisten, nicht gegen die Alten. Sie wollen doch nicht eines Tages aufwachen und sich schämen, dass sie ein Deutsche sind, oder? 53

– Auf keinen Fall, Herr Untersturmführer! Darf ich gehen? 54 – Пауль сделал осторожный шаг назад.

– Erstmal sag mir, wo jetzt der Gefreiter Chimeric ist? 55

– Das weiss ich nicht, Herr Untersturmführer! Darf ich gehen? 56 – с настойчивостью идиота повторил солдат.

– Geh doch, wo du hin willst, aber am besten zur Lage der Kompanie,57 – устало отмахнулся унтер-офицер, и несостоявшийся палач Акулины скрылся в лесу.

Они остались вдвоем – немец и мнимая старуха. Акулина не понимала ни слова на этом лающем грубом языке, но догадалась, что, кажется, в этот раз смерть обошла стороной и голодная яма в этот раз осталась без лакомства; будто досадуя, неистово мельтешили мухи. Немного придя в себя, Акулина разглядела немца: светленький и симпатичный вроде, с немного торчащими ушами и умными голубыми глазами. Немец присел на корточки у края ямы, поморщился, заглянув внутрь:

– Es ist echt unglaublich, was wir hier tun. Die Versprechungen auf Plakaten und Transparenten in Deutschland sagten, dass wir Helden und Befreier werden würden. Aber hier ist alles anders. Wenn ich diese Gräben sehe – Hunderte von Gräben – frag ich mich, ob wir vielleicht die Bösen sind? Jeden Tag komme ich hierher, um sicherzugehen, dass diese Metzger nicht einfach zum Spaß jemanden erschießen würden. Heute hat es sich gelohnt. Verstehen Sie mich? 58

Акулина, поняв только последний вопрос, помотала головой – нет, не смыслю по-немецки. Она сама с ужасом заглядывала в жуткий овраг. Разумеется, она раньше догадывалась о чем-то подобном, но никогда не видела вживую. Больше всего ужасал размер оврага – в него могла бы уместиться еще сотня-две таких вот «партизан». Повешенного Акулина не опознала, а близнецов видели последний раз, когда те ходили в лес – добыть еды. Взгляд ее переместился дальше – за овраг, к странной лысой полоске голой взрыхленной земли, будто кто-то собрался здесь, в лесу, окучивать огород. Сперва Акулина даже мысленно похвалила неведомого огородника – границы ровные да аккуратные, как по линеечке, и лишь запоздало – голова еще плохо соображала после удара прикладом – додумалась сравнить размер «огорода» с размерами рва. Те сходились тютелька в тютельку – даже в рытье ям чувствовалась немецкая педантичность. Ужас обуял Акулину, когда та осознала: «огород» закопали, когда яма оказалась полна страшным содержимым.

Немчик еще что-то балакал, часто повторял «шаде-шаде» и тыкал ей в лицо замусоленной фотографией – видимо, семьи. По центру фото белозубо щерился щекастый мальчуган с игрушечным грузовиком в руках. «Подрастает будущий фашист», – подумала Акулина. Окинула взглядом ямы – зарытую, уже сытую, и еще голодную, с тремя трупами. Вспомнила рассказы Демы; вспомнила, что там, на берегу пруда, двое выродков сию секунду насилуют Нинку, дочку ушедшего на фронт Афанасия Яковлевича, а третий уже, поди, спешит им на подмогу. Дикая ярость и злоба обуяли Акулину, склеили губы в тонкую щель, а лицо – в мертвую маску. Самым черным, самым дурным взглядом посмотрела она на немчика и произнесла со всей злостью, на которую только могло хватить ее некогда доброго сердца:

– Что, винишься? Каешься? Семья у тебя? Да будь ты проклят! Проклят и ты, и твоя семья, и вся твоя Германия! Не вернешься ты до дому николи, навеки здесь останешься, неупокоенным да неприкаянным! Не будет тебе прощения, ни на тым свете, ни на гэтым! В поле лежать будешь, под солнцем гнить! Птицы тебе очи повыклюют, а черви кишки твои выжрут, а сам ты так лежать и останешься, никому не нужный! Язык мой – ключ, слово – замок! Аминь! Напоследок она плюнула тому вроде как в лицо, но слюна оказалась слишком вязкой – приземлилась на начищенный до зеркального блеска сапог. Оставив застывшего в недоумении унтер-офицера стоять у ямы, Акулина заковыляла прочь.

«Нинка-Нинка, нужно Нинку выручать!» – билась в висках мысль. Ноздрей так и не покинула жуткая трупная вонь; казалось, мухи забрались внутрь головы и теперь щекочут череп своими лапками. На секунду ей даже почудилось, что одна заползла в глазное яблоко и теперь елозит там изнутри, и Акулина долго трясла головой и била себя по ушам – будто после купания, но муха никак не желала выходить. Потерявшись буквально в трех соснах, она шаталась от ствола к стволу, покуда ее не стошнило. Стало полегче.

«Сотрясение. Точно сотрясение. Холодное бы приложить», – думала она, но было не до того: сперва надобно спасти Нинку. Приложив подорожник к рассеченной брови, она зашагала в направлении пруда. А это куда? На север или на юг? Солнце садится или заходит? Да уж, удар у этого Пауля оказался что надо. Теперь Акулина и впрямь чувствовала себя старухой – кружилась голова, перед взором вспыхивали разноцветные круги. А еще как будто взгляд затуманивался, темнело в глазах. Или темнело в лесу? Дорогу к пруду Акулина нашла уже совсем на закате, когда проснулось знаткое чутье и открылись тайные навьи тропы, что вывели ее к руинам взорванной церквы, а там уже и млын брошенный недалече. Сновали