Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Дядько, не тронь, я нявинная ясще!

Акулина оглянулась. Между ивами и желтым ракитником, которыми густо зарос берег, в отдалении мелькали человеческие фигуры. То было вдалеке, у самой мельницы.

Несколько человек в солдатской форме преследовали девчушку лет пятнадцати, хищно и целенаправленно, как волки загоняют насмерть испуганного олененка. Она была в сапогах и разорванном сером платье; озираясь, девчонка пыталась прикрыть полную грудь, неслась вдоль берега, а бегущие следом немцы хрипло смеялись. Один из них пальнул в воздух из «шмайссера», выстрелы прокатились над окрестностями тревожным колокольным набатом.

– Хальт, парасьенок! – властно крикнул стрелок.

Девчушка остановилась, поникла: ее плечи вздрагивали. «Ба, да гэта ж Нинка, Земляниных дочь!» – осознала Акулина. Лицо у Нинки все в веснушках, белое и по-деревенски широкое, что твое солнышко, покрытое рябыми пятнами. Она пыталась натянуть на грудь ткань разорванного платьица, но платье спадало, обнажало то сосок, то край белесого плеча. Возбужденно переговариваясь, трое гитлеровцев обступили ее кругом – деваться Нинке было некуда.

– Na, was für schmackiges Schweinchen haben wir den da! 27– довольно молвил тот, что стрелял из автомата; рослый и белобрысый.

– Endlich ein bißchen Glück, Paul! Ich dachte, da sind nur die alte Fotsen im Dorf! 28 – со смехом отвечал ему второй, толстый и с лычками штабс-сержанта.

– Деващка, мы не делать вред, сними одежда, – говорил Нинке еще один, которого Акулина тоже узнала – то штабной адъютант Химерик, подлиза с рябой рожицей, что вечно крутится подле лейтенанта. Светловолосый, веснушчатый, в другое время он мог бы сойти за старшего брата Нинки. Адъютант со смехом схватил девчонку за зад. Она взвизгнула, дернулась в сторону, но немец успел рвануть на себя с треском оборвавшееся платье. Остальные довольно загоготали – Нинка осталась почти голая, в одних сапогах и трусиках. Она отступала назад, к воде, беспокойно оглядывалась.

– Дяденьки, не надо! Пожалуйста, не надо! – кричала она, как раненая птица, ступая все глубже в топкую воду пруда.

Оторопевшая поначалу, Акулина поднялась на ноги и решительно направилась в их сторону. Она еще не знала, что скажет или сделает, – просто шла, не думая о последствиях.

Верещащую в ужасе Нинку схватили, затащили на берег и перегнули раком через трухлявое бревно. Один держал руки, второй ноги, чтоб не брыкалась. Толстый гитлеровец содрал трусы, показалась бледная, с прыщами, подростковая задница. Толстяк с вожделением уставился на зрелище и принялся расстегивать ремень.

– Erst bin ich dran – als der ranghöher! 29– отогнал его Химерик.

– Wie du sagst, Herr Ober 30,– ответил толстяк, отступая в сторону. – Nach dir geht’s ja weicher! 31

– Дядьки, не на-а-адо… – хрипела снизу Нинка, когда на нее залез Химерик. В этот момент появилась Акулина. Она крикнула, надеясь, что ее голос звучит властно:

– А ну прекратить насилие! Я лейтенанту доложу! – В тот же миг она сама осознала, как глупо звучат ее слова здесь, у безлюдного пруда.

– Chimeric, du kannst ja die alte nehmen! 32 – расхохотался от неожиданности толстяк.

– Aber, Otto, du magst es doch bissl älter! 33

Химерик слез с девочки, которая сразу свернулась клубочком на земле, и приблизился к возникшей из ниоткуда старухе. Он прищурился.

– Wenn sehe ich da! Die alte Perchta! 34

– Chimeric, hör jetzt auf mit dem Scheiss! 35 – подал голос молчаливый Пауль.

И, не успела Акулина больше вымолвить ни слова, как ближайший к ней молчаливый немчик с размаху саданул ей прикладом в висок; наподдал сапогом в лицо. Кровь из рассеченной брови залила глаз. Когда Акулина проморгалась – перед ней висело в воздухе дуло винтовки. Там, в черноте посередине копошилась, воняла маслом и порохом ее, Акулины, смерть.

– Nicht hier! Oder willst du die danach selber zu der Grube schleppen? 36

– Aber Herr Ober, ich wollte ja auch…37

– Klappe! Mach jetzt! Wir lassen dir schon ein bisschen Nachspeise…38

– Cremiges! 39 – расхохотался жирный Отто.

Пауль с явной неохотой отвел дуло автомата, рывком поставил Акулину на ноги и указал ей направление – туда, мол, иди. Акулина тяжело поплелась, куда показывал солдат. В голове гудело, мысли от удара слиплись в какую-то бесформенную кучу: Сухощавый, грех, немцы, Нинка. За спиной послышался чей-то гогот, а следом – резкий визг, как будто и правда поросячий. Пауль с досадой оглянулся – он явно не хотел пропускать все веселье. Они отошли от пруда, побрели медленно по тропинке вдоль бывшей мельничной пади. Акулина с трудом ступала с ноги на ногу. Голова кружилась, и ноги то и дело норовили запнуться о какой-нибудь корень; тогда солдат прикрикивал на нее: «Шнель!» – быстрее, мол. Они миновали руины взорванного храма, углубились в лес. И там еще глубже, по тем тропкам, которыми даже звери не ходят. Здесь Акулина почувствовала устойчивый сладкий запах – так обычно пахнут прокисшие на солнце звериные трупы, только вонь была куда сильнее. А когда знатка поняла, откуда исходит запах, ее затошнило.

Перед ней раскинулась заросшая грибами поляна, а посреди поляны разверстая дыра, похожая на свежевырытый окоп. Над ямой висел, гудя, целый сонм мух.

Потревоженные, они щекотным облаком накинулись на пришедших. Акулина принялась отмахиваться, а Пауль скомандовал:

– Hinlegen! 40 Лежать!

– Куды? – растерянно спросила Акулина.

Солдат показал стволом автомата – туда, мол, ложись. На дне ямы лежали трое – исклеванный воронами до абсолютной неузнаваемости труп с табличкой Partisan на шее и двое братьев из соседней деревни. Именно их, слезно умоляя, просили найти Акулину на прошлой неделе, но та спросила у домового и не пошла искать – оба уже были мертвы. Теперь они лежали здесь и, казалось, были беременны – настолько сильно им раздуло животы трупными газами. В черепе у каждого чернело по аккуратному пулевому отверстию, придавая близнецам еще большее сходство друг с другом. Акулину затошнило, в горле скопилась кислая желчь. Пауль нетерпеливо ткнул ее в спину стволом автомата.

Акулина ступила туфлей на край ямы, начала спускаться. Под подошвой осыпалась грязь – вниз, к белеющим трупам; Акулина перекрестилась. И тут с края поляны раздалось:

– Hey, Schütze, was machst du denn hier? 41

Из-за