Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

председатель Задорья оглянулся. На него смотрел, моргая от удивления, проснувшийся дед Тимоха, один из постояльцев дурдома. Акулины в палате не было, будто испарилась она. Кравчук с хитрой улыбкой приложил палец к губам – молчи, мол. Тимоха кивнул, подмигнул – утекай уже, стервец, а я тебя не видал.

Глубоко вдохнув, Кравчук сделал шаг вперед и выпрыгнул из окна – навстречу свободе.

Вспыхнула свеча. Стоило Максимке увидеть нечистого, как он взвизгнул от испуга, шагнул назад, пытаясь нашарить ладонью ручку дверцы.

– Дядька, там черт!

– Да якой же ж гэта черт, дурань? – засмеялся Сухощавый. – Ты б коли хоть мизинец чертов увидал – умишком бы уж тронулся! Ты глянь – гэта ж висельник!

Максимка пригляделся к смеющемуся существу, которое он сначала принял за черта: и впрямь, никакой то не черт, хотя чертей он ни разу не видел. Просто мужик в шапке-ушанке. Сам он был весь закопченный до черноты, как африканский нигра; а смеялся он и хрипел, отводя глаза, даже не глядя на гостей: как если б веселясь над чем-то, ведомым ему одному. Его шея была неестественно вытянута и на ладонь длиннее нужного – будто тот напряженно высматривал что-то вдалеке.

– И чаго он ржет? – поинтересовался Максимка.

– А бес его знает… Давай и спросим? Э, мужик!

Мертвец пугливо уставился на них, впервые по-настоящему заметив:

– Кто тута?

– Да мы же ж! Вона я, пред тобой стою! – Сухощавый сделал шаг вперед. – Няужо не бачишь?

– Иди отседова, хер старый! Не то я табе… – Мертвец дернулся вперед, но не сдвинулся и на метр – на шее натянулась веревка, изо рта сочилась густая темная пена.

– Чаго ты мне, по спине накостыляешь? Так ты ж дохлый!

– Кто дохлый, сука?

– Ты, дурань в шапке! Сканался зусим, коня двинул! Вот тибе веревочка и не пускает.

– Яка-така веревочка?

– А вот…

Сухощавый указал глазами на потолок, висельник в шапке проследил за его взглядом – от потолочной балки тянулась длинная бечевка, приковавшая его за шею к банной полке. Видать, повесился, понял Максимка, и отковаться не могет от веревки; так и мучится уже незнамо сколько. Сам себя на муки обрек, во дурак.

– Нема там ничога! – уверенно отвечал мертвец.

– Ну нема дык нема… Зато ясно, шо не в Пекле ты – веревкой привязан, покуль не стлеет, так и не откуешься. Самогубец ты, братка, до Страшного суда так и просидишь на лавке жопой.

– Ща встану – моргала повыколю, сука! Ты бабу мою пярдолил, гнида? А я из-за яе… Я из-за яе…

– Чаго? Удавился, да?

Висельник уставился на них, будто что-то вспомнив. Обернувшись к Максимке, Сухощавый подмигнул:

– Видал? Все они так. Баба ему изменила – а он в петлю полез. А зараз сам того понять не может. Смертушка – она вон как мозги выкручивает, набекрень.

– Дядька Мирон, а разве самогубцы не в Пекле сидеть должны?

– Ну ты чё, пацан, як не тутошний! Это в их Европах всё по строгим правилам: насильников, значится, в одну шеренгу, убивцев в другую. А у нас закон як дышло – и в Пекле то же самое, оно ж тоже нашенское. А ты запомни – все они, бабы, суки, не можно из-за них на себя руки накладывать. Будь мужиком!

– Сам ты сука… – мрачно сказал черный мужик в шапке. – А моя Аленка хорошая… У ней, знаешь, очи якие зеленые?..

– И сиськи небось тоже, того, зеленые, – хохотнул киловяз. – Млядь твоя Аленка! А звать-то тебе як, крэтын?

– Данилой при жизни кликали… – грустно ответил мертвец. – Тока я дохлый, походу. Я ужо зразумел, не повторяй.

– А детишек тута не бачил? Вот таких, малехоньких, мальчика с девочкой?

– Ну бачив раз…

– И хде они?

– Сюды их затягнули, а дальше я не бачив, мне так нагнуться не судьба, – Данила показал черным пальцем под потолок. – Баба их страшэнная волокла, вось сюды, под ноги мне утащила. Они супротивлялись, плакали, да я помочь не мог. Тама гляди – не промахнешься. Боле ничога не знаю.

– А чаго рагочешь, сена хочешь?

– Хрипел… Веревка горлу давит.

– Ясно – неинтересный ты.

Сухощавый деловито взял свечку с полки.

– Возьму?

– Да бери, не жалко.

Киловяз кивнул и показал Максимке глазами – иди, мол, за мной. Далее Сухощавый встал на четвереньки, выпятив костлявую дупу. И полез прямо под полок у ног мертвеца, освещая путь свечкой и матерясь; все было в паутине, шуршали в темноте крысы да косиножки всякие. Максимка нерешительно остановился у банной полки; Данила-висельник боле не обращал на него внимания и вновь погрузился в свой мир, начал хрипло хохотать – как сумасшедшие хохочут, не от радости, а так просто. Без света свечки стало совсем темно, хоть глаз выколи. Сухощавый недовольно крикнул из-под полки:

– Ну ты хде, малой? Долго табе ждать яшчэ?

Со вздохом Максимка полез под полок, в темноту, где уже вдалеке мерцал огонек свечи. Он полз, шустро двигая локтями и коленями по прогнившим доскам.

– А куда мы, дядька Мирон?

– В баню ползем!

– Мы ж и так в бане!

– А, дык то, где мы зараз были, не баня даже, а предбанник; баня-то настоящая далей буде, до нее тольки доползти треба. Ты давай там, гэта, не теряйся, на свет ползи.

Баня, предбанник… И о чем это он? Максимка послушно полз следом, собрав на себя всю паутину; совсем рядом шмыгнула крыса, ее собратья громко запищали из непроницаемой тьмы. Огонек свечи метался впереди, грозя погаснуть, но Сухощавый прикрывал его ладонями, ежеминутно оглядываясь на Максимку:

– Ну ты хде там, пацан?

– Да ползу я, ползу!

Максимка понял, что он устал. Что-то долго они ползут… Будто под землю давно ушли; баня-то размером с пяток саженей, а они уж сколько здесь? Крысы давно умолкли, не слышно было ничего, кроме пыхтения киловяза. Только огонек свечной мечется, больше ничего не видать.

– Дядька Мирон!

– Да чаго табе?

– А где мы ща?

– В бане, йоб тебя за душу! Не вздумай тока назад ползти – зусим потеряешься. Давай, ручками-ножками, и вперед!

И сам задвигался быстрее прежнего, так, что не угонишься, хоть и хрыч старый. Максимка тоже поднажал, пытаясь не отстать от киловяза. Световой круг мелькал впереди, он судорожно, чувствуя уже боль в коленях, догонял старика и думал, что никогда больше под банный полок не полезет. Тут свет пропал. Максимка остался один в кромешной тьме, напоминавшей пустоту космоса.

– Дядька, вы где?

– Заблукал, шо ль? – раздался смешливый голос киловяза. – Сюды