Ельник - Ульяна Ма

от еды весь день. Ее так и не смогли завести в покои, на любую просьбу она отзывалась молчанием или истерическими триадами. Девушка сидела во дворе, у самых ворот, как дикая зверушка, запертая в клетке. Ее беспокойные глаза всматривались в зеленые холмы и крыши домиков, едва виднеющиеся из-за решетчатых ворот. Последнее на сегодня солнце уже уходило за холм, окрашивало в розовый цвет каменные стены дворца, отражалось в высоких окнах, грело румяные щеки.

Когда пришли сумерки, рядом оказался Марк. Девушка сидела, упираясь спиной в горячую, но медленно остывающую каменную кладку стены около ворот. Он сел рядом, пристально взглянул на нее, словно пытаясь что-то сказать, но так и не произнес ни слова. Плечом она ощущала ткань мягкой атласной блузы, в которую одет юноша. Это ощущение смогло на мгновение вытащить ее из запутанных, тревожных мыслей, и она посмотрела на его лицо. А Марк смотрел на нее.

Он встревожен, грустен, длинные ресницы поблескивали маленькими мокрыми каплями.

– Что ты чувствуешь? – спросила Мара, потянувшись кончиками пальцев к кудрям юноши, которые прилипали к его мокрому от пота лбу. Марк замер и вытянулся, как струна, в нахлынувшем притяжении. – Ты какой-то не такой.

И вот кончики ее пальцев едва коснулись волос.

– Мне больно, – неожиданно для самого себя, Марк услышал свой голос в облачении этих слов. Да, именно так.

«Воробушек, где же у тебя болит?»

– Почему? – кивнула Мара. Ее лицо снова так близко, что, подайся он чуть вперед, мог бы коснуться ее румянца губами. Но спугнуть редкую птичку ему не хотелось, потому Марк только наблюдал.

– Много неправильного происходит со мной. Всякого, о чем я даже подумать не смог.

– И у меня тоже, – Мара убирала его волосы за уши, отчего нутро тревожно переворачивалось. Марк ощущал восторг, но Мама приглушенным криком вопила об опасности. – Я знаю… я думаю, что знаю, как нам помочь.

– Как? – Марк поднес свою ладонь к ладони Мары, чтобы поймать ее пальцы, зарытые в волосы, но снова не решился коснуться.

– Вернуться в начало и посмотреть в глаза первопричине.

В сумерках ее серые глаза сияли, как круглая луна. Марк подался вперед, Мара отзывчиво повторила за ним, склоняясь, словно что-то хотела прошептать. Она приятно пахла потом, землей и пшеницей, Марк – кровью. Девушка обхватила его лицо мягкими маленькими ладонями, такими горячими, как раскаленный металл. Он перестал дышать и почти положил свои руки на ее кисти.

Но ворота стали подниматься. Молчаливая стража крутила цепи, и скрип железа становился оглушительно громким. Пальцы Мары, как вода, пролились с его щек, она обернулась, подскочила на ноги и с восторженным криком бросилась к выходу, не следя ни за подолом платья, ни за прядями волос, которые лезли в глаза.

Окутанная восторгом, девушка бросилась на шею Дауду. Он снова с ней! Его кожа и глаза зажили, выглядели, как прежде. Только маленькое неровное углубление на щеке говорило о недавнем несчастье. Такие сильные, длинные, твердые руки Дауда обхватили ее тело и подняли высоко-высоко над землей, как в том самом вальсе в беседке. Туфли соскользнули с ее ступней и глухо стукнулись о землю, подняв клубочки пыли. Когда наконец Мара разжала руки с его шеи и опустилась на землю, она с неким нездоровым восторгом, ухватив стража за ладонь, направилась во дворец.

– У тебя кровь вокруг рта запеклась, – лениво отметил Марк, волоча ноги за Марой и Даудом. – Хоть бы утерся, прежде чем сюда являться.

Дауд коснулся пальцами кончиков губ, затем с нажимом провел тыльной стороной ладони по рту.

– Не вытер, – Марк сморщился с нескрываемым, даже гротескным отвращением. На щеке Дауда красовалась вмятина от ожога, белая, как и его кожа, словно маленький кратер на ровной поверхности лица. – И камзол у тебя в крови. Как дикарь.

Служанки и стража всегда с опаской озирались на Дауда, но в этот раз даже осмотрительно расступались, когда он шел в их сторону. Только Мара не замечала ни кровавых разводов на его подбородке, ни багровых пятен на вороте камзола. Даже рукав, разъеденный кислотой до дыр, был ей совершенно безразличен.

– Ну, расскажи, где ты так долго пропадал? – Мара весело упала на кровать и тут же сунула в рот виноград, который предусмотрительно разложен на прикроватном столике. Живот немного крутило от голода. – Я прождала тебя весь день.

Когда Мару увел конвой стражи, Дауд остался один в кромешной темноте. Но зрение ему и не нужно: он слышал, чуял, осязал. Под руками – высохшие колосья пшеницы, всюду, куда хватало слуха. Их шелест острый и прерывистый, как волны под порывистым ветром. Дауд пошел на нюх. Живых людей в округе не оказалось, но он слышал их вдалеке. Скоро заявится стража с телегами, чтобы собрать трупы. Нужно успеть.

Тело пахло свежей кровью. Дауд мягко опустился на колени и еще пристальнее обнюхал. Девушка, молодая, едва вступившая в половую зрелость. Пахла горячо и сочно, запах похож на Марин, но без горьковатого отлива. Ощупав, Дауд нашел ее живот и резким движением разорвал на нем платье. Оно разошлось легко, старая ткань едва держалась на своих волокнах. Живот плоский, почти нет жира, мышцы сухие, их не много. Ноги плотнее, поэтому Дауд, в первую очередь, вгрызся в них. Зубы мягко вошли в плоть; отрывая большие куски, нефилим поглощал быстро, но без жадности. Глотку обдало влажным жаром, живот наполнился теплом. Обглодав ногу, он стал различать тонкие лучи оставшегося солнечного света. Вечерело.

Дауд выбрал место под елкой, скрывшись с поля. Оттуда удобно наблюдать за происходящим: как, сначала, прибегают любопытные дети и начинают тыкать трупы палками. Потом появляются их матери и, размахивая руками и всем, что попадется под руку, разгоняют детвору по домам. И когда совсем стемнеет, выезжают запряженные лошадьми телеги, куда княжеские слуги выгружают трупы.

Стемнело. Дауд ощупал свое лицо: зажило. Значит, пора во дворец. Шагал как можно быстрее, но не бежал, чтобы не привлекать лишнего внимания. В нижнем городе царила темнота, но это не мешало попрошайкам, проституткам и пьяницам мелькать на его узких улочках.

– Мужчина, погадаю!

Рядом бежала маленькая, но очень проворная старушка в тряпье. Конечно, она ничего не видела в темноте, но все-таки пыталась ухватиться за руку Дауда, и едва ли у нее это когда-нибудь получится. Нефилим не обратил на нее внимания, пока она не оказалась у него почти под ногами. Чуть ли не спотыкаясь о старушку, Дауд все-таки замедлил шаг, чтобы ненароком не сбить настойчивую гадалку. В глаза ему ударил свет маленькой