Дочери служанки - Сонсолес Онега

– Чтобы увидеть море, нужно было ехать в Пинамар, а Эктор не любил выезжать куда-то из своих владений.

– Твой сын сказал, что он умер…

– Умер от болезни печени. Кожа пожелтела, глаза потускнели. Мы объездили все больницы в Буэнос-Айресе. Но никто ничего не мог поделать. Не хочется об этом говорить…

Клара докатила кресло с Каталиной до входа на территорию порта, где они увидели незанятую скамейку. Каталина поднялась с огромным трудом и с помощью сестры, которая поддерживала ее, тяжело опустилась на каменную скамью.

– А он как-то полинял, – сказала Каталина, окинув взглядом порт, откуда она снялась с якоря без всяких объяснений и не оставив ни малейшей надежды для матери, которая, как она уже знала, ею не была.

Клара улыбнулась на это замечание, поскольку до сих пор ей не приходило в голову думать о том, как невзрачны рыбацкие хижины. Она указала на трубы «Светоча», видневшиеся вдали.

– Это твое наследство, Каталина. Не я должна тебе об этом говорить, поскольку я тут никто, – сказала она, садясь рядом с ней. – Но дело в том, что Хайме даже не знает, что я тебе звонила и что поэтому ты здесь.

– Я приехала не за деньгами. Они мне не нужны, Клара. У нас хватит денег на два поколения вперед. Моим детям очень повезло. Они получили прекрасное воспитание, а главное – у них есть семья. Я приехала не из-за наследства, – повторила она. – Я приехала из-за тебя.

У Клариты затуманился взор.

– Расскажи мне о себе.

И она начала с начала, с того времени, когда донья Инес устроила ее брак с Хайме почти сразу после отъезда Каталины в Аргентину. Разумеется, Каталина знала о свадьбе от Эктора, но промолчала. Пусть говорит Клара.

– Мы были более или менее счастливы до тех пор, пока я не забеременела Инеситой. Ей так не хотелось приходить в это мир, что она родилась мертвая.

Каталину взволновал рассказ сестры, но она сдерживалась, никак не обнаруживая того, что чувствовала. Они обе были сдержанны, словно не хотели, чтобы слова прорвались наружу раньше времени. Возможно, каждая думала про себя: «Что ей известно?», имея в виду другую.

И, однако.

Обе знали, что с возрастом каждая завоевала себе свободу и больше не связана ни церемониями, ни предрассудками, ни страхом узнать правду.

– С тех пор столько воды утекло, – сказала Клара. – Почему ты приехала, Каталина? Действительно из-за меня?

– Все решил твой звонок.

Обе женщины молчали несколько минут. Клара накрыла ладонью руку Каталины.

– Разговор у нас не состоялся. Кто подсказал мне, чтобы я тебе позвонила? И как я хотела тебя увидеть! Несмотря на все зло, которое ты мне причинила!

– Я знаю, – согласилась Каталина. – И прошу у тебя прощения.

Они стали вспоминать то время, когда обе жили в замке Святого Духа. Каталина сожалела о том, что плохо обращалась с Кларой. Долгие годы она думала об этом и нашла только одно объяснение.

– Я чувствовала себя одинокой и недолюбленной. Я будто знала, что я не из этой семьи. И болезненно ревновала к тебе, Клара. Я не могла этого выносить. Это было сильнее меня. Я ненавидела тебя и желала тебе смерти. Хотела, чтобы с тобой случилось какое-нибудь несчастье. Я исходила ядом.

– А я никогда не понимала, почему так. Я ничего такого не делала, чтобы завоевать внимание доньи Инес. Наоборот. Она всегда старалась поступать так, чтобы ты получала всю ее заботу. Она любила тебя всей душой. Если бы ты знала…

– Остановись. Сила природы могущественна и непобедима.

Клару будто огнем обожгли эти слова: «Сила природы могущественна».

– Ни ты, ни донья Инес не заслуживали стольких лет страданий, – продолжала Клара. – По крайней мере, позволь мне рассказать тебе о том, как страдала твоя мать.

В этот момент Каталина взглянула прямо в глаза Кларе.

– Она никогда не была моей матерью.

Клару охватила дрожь.

– Что ты такое говоришь?

– Я дочь служанки, – ответила Каталина с такой ненавистью, что Клара испугалась.

Каталина устремила взгляд на горизонты своего детства, как делала это много раз и выплакала столько слез в поисках ответа, почему ее не покидает вечная тревога, почему ей всегда плохо на душе.

– Ты дочь доньи Инес и дона Густаво Вальдеса. Моя мать, Рената, поменяла нас сразу после рождения. Она забеременела от нашего отца, и он просил ее сделать аборт, чтобы не обнаружился его грех и его позор – сделать ребенка служанке. В обмен он предложил ей в собственность кусок земли.

Клара обхватила колени Каталины и безутешно разрыдалась, уткнувшись в плед, которым накрыла ей ноги, чтобы защитить от влажного холода Пунта до Бико. Все, что та сказала, теперь уже было неважно.

– Что ты такое говоришь… – повторяла она.

– Правду, – ответила Каталина. – Мне рассказала ее моя мать перед смертью, она больная лежала в доме, где я родилась, пока твоя мать, донья Инес, рожала тебя в комнате с террасой Сиес. Правду, – повторила она.

– Но почему же ты так долго не рассказывала ее мне?

– Потому что только сейчас мы можем ее вынести.

– Каталина! – вскричала Клара, продолжая плакать.

– Мы всю жизнь платили за это, но знаешь что? «Светоч» всегда был твоим детищем так же, как аргентинское мясо моим. На шкурах коров красуется клеймо, которое мой муж составил из двух наших инициалов, которые можно прочитать как «дочь служанки», и это всегда было правдой. А теперь я передаю эту правду тебе.

Клара вытерла слезы и поняла, что считать судьбу прокля́той – это слишком мало, чтобы объяснить столько лет страданий, и что никакое состояние, нажитое на сером янтаре кашалотов, эти страдания не компенсирует.

– Что нам теперь делать, Клара?

– Я не знаю.

В полночь в Пунта до Бико разразилась сильная гроза, и молнии сверкали над замком Святого Духа. Клара истолковала раскаты грома как заклинание окружавших ее духов, чтобы ответить за то молчание, которое сопровождало ее всю жизнь.

Она закрылась в храме книг, то есть в библиотеке замка, и села в кресло; когда-то здесь она и донья Инес искоса поглядывали друг на друга, не зная, что за сила их соединяет. Тогда ни одна даже не подозревала, что Рената вырвала с корнем судьбу той, кого произвела на свет в родовых муках в феврале 1900 года.

С невозмутимым спокойствием донья Инес заговорила.

Там, в ином мире, не существует ни лжи, ни полуправды, ни желания