Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Светик мой, что ты знаешь о моем сыне Токаше?

Акбалтыр нетерпеливо ждала ответа. Нурмагамбет не спешил. Уперся черенком камчи в луку седла, нагнул­ся, сощурив глаза.

— Спасибо за хорошие слова, миленький! В ауле я услышала совсем другое — страшную весть! И вот по­спешила в город.

— Возвращайтесь в аул. Вам тут делать нечего.— Нурмагамбет улыбнулся и помахал нагайкой. — Я слы­шал, что Курышпая тоже нет в городе. Возвращайтесь! Счастливого пути.

Ехидная улыбка Нурмагамбета снова заставила Акбалтыр почувствовать недоброе. Такой же, видать, подлый, как и Ибраим — в одном уголке рта мед, а в другом яд.

— Как это так — «возвращайтесь в аул»? Я при­ехала, чтобы узнать всю правду,— сказала Акбалтыр.

Нурмагамбет нахмурился, хлестнул коня плетью и поскакал прочь.

Мальчик дернул вожжи, и повозка двинулась даль­ше по улице. Акбалтыр окликнула еще одного встреч­ного. Это был мужчина в войлочном колпаке, он оста­новился, широко расставив ноги, грудь — нараспашку.

— Светик мой, не знаешь ли, где живет Курышпай? — А кто такой Курышпай?

— Дружок Токаша.

— Токаша Бокина? Этого вероотступника?

— Замолчи! — гневно крикнула старуха. — Что ты мелешь, негодный! Токаш — мой сын.

— Сумасшедшая старуха, — пробормотал мужчина в колпаке и сказал громче: — Твоего сына уже нет... Те­перь и костей не найдешь. Он творил тут зло. Его пока­рали русские солдаты.

— Не может этого быть! — в отчаянии закричала Акбалтыр.— Не поверю. У тебя язык ядовитый. Вижу тебя—ты злодей, один из тех, что совершают подлости. Чтоб ты остался одиноким в безлюдной степи! Чтоб ты не видел добра! Покарай тебя бог, чтобы ты зарыдал так, как рыдаю я. — Она, склонив голову, залилась сле­зами.

Войлочный колпак исчез в сумраке вечера. Вокруг плачущей Акбалтыр стали собираться люди.

— Что случилось, мамаша?

— Кого вы разыскиваете?

Эти слова немного успокоили Акбалтыр.

— Не знаем куда ехать, дорогие мои. Разыскиваем Курышпая...

Никто не знал, где живет Курышпай. Выручил ста­рик, вышедший в одной рубахе и без шапки закрыть ставни своего низенького домика. Он подошел к по­возке.

— Вас тоже, наверно, привела плохая весть о Тска- ше Бокине? — спросил он.

Акбалтыр потянулась к нему руками.

— Скажи, дорогой, что с ним? Не томи душу... Как гы угадал, зачем мы приехали?

Старик, должно быть, понял, что это мать Токаша. Ответил путанно:

— Я точно не знаю. Видно, беда приключилась... Вот уже который день казахи толпами валят из аулов в город, спрашивают о Бокине, разыскивают Курышпая.

— Откуда эти казахи, дорогой?

— Из Токмака, Капала, Кастека, с берегов Или. Очень много людей... А Курышпай — это тот, с красным носом?

— Он самый.

— Тогда поезжайте по этой улице в сторону сенного

базара. Он живет в самом конце, с правой стороны вто­рой дом от края.

Акбалтыр поблагодарила старика. Повозка трону­лась, люди молча расступились. К Акбалтыр постепенно вернулась надежда, что она увидит своего сына. В аул пришли две вести, опережая одна другую: говорили, что Токаша посадили в тюрьму, и говорили, что он про­пал, нигде не могут найти — вероятно, убит... Если он в тюрьме, то Акбалтыр еще обнимет своего сына. Вон сколько людей приехало из аулов, они защитят Тока­ша. А если правда, что его нет в живых? О горе, о несчастная судьба матери!..

Рахим соскочил с подводы и постучал в окно дома почти в самом копие кривой улицы. Вышла Халима и, узнав Акбалтыр, с плачем бросилась к ней. Вышли из соседних домов и другие женщины. По слезным при­читаниям их Акбалтыр поняла, что свершилось самое страшное, о чем она боялась услышать. Мать задрожа­ла и обессиленно повисла па руках женщин. В обмороч­ном состоянии ее внесли в дом. Курышпай, припав к руке Акбалтыр рыдал, как ребенок. Халима, вскипятив чай, кое-как привела в чувство Акбалтыр, но она так и не смогла подняться с постели.

Узнав о приезде матери Токаша, пришли Аянбек, хро­мой Ахан и другие близкие люди. Аянбек был бледный, осунувшийся, сухой, как хворост: он потерял двух де­тей— Айгуль и Токаша.

— Такая уж судьба—кому смерть приходит рано, кому—поздно, такая уж судьба... — сокуршался Ку­рышпай.— Но слишком рано закатилась звезда, взошед­шая на наше счастье... Мы не смогли уберечь его! — и заплакал.

— Мы были голыми и босыми и только при нем узнали счастье,— сказал Ахан.

Аянбек молчал, опустив голову. Пришел еще Кыр бай, старый друг Токаша, и два пожилых казаха из Капала.

— Родные познаются после разлуки, а герой — после смерти, — сказал Кырбай, приблизившись к Акбалтыр.— Мы не умели ценить Токаша при его жизни. А баи и манапы, муллы и купцы знали его, боялись и ненавиде­ли. Вся эта нечисть объединилась—и вот конец... Но мы им не простим Токаша!

Убитая горем мать не смогла запомнить всего ска­занного. Она знала одно: все эти люди — друзья Тока- ша, они и есть народ, которому ее сын хотел счастья.

А люди все приходили и приходили, маленький ло­ мик Курышпая и Халимы был переполнен. Не только горе и сожаление высказывали они, многие, особенно моло­дежь, распалялись ненавистью, грозили завтра же до конца разгромить гнездо алаш-орды, отобрать скот у всех баев, как это делал Токаш.

— Спокойнее, ребятки!—сказал Курышпай,— спо­койнее! У нас есть власть. Ее устанавливал Токаш. Со­ветская власть осталась, она накажет врагов. Двуногий волк Какенов уже посажен в тюрьму. Председатель следственной комиссии, который арестовал Токаша, куда-то скрылся, но его разыскивают и найдут. Врагам от расплаты не уйти. Нам надо вот что сделать...— О.ч посмотрел на Акбалтыр, та лежала не шевелясь, прикрыв глаза, дышала она спокойно; вероятно, сейчас мать с закрытыми глазами видела своего сына, слыша­ла его голос. Курышпай заговорил тише: — Мне сказал Юрьев, мой друг и лучший друг Токаша, он велел пере­дать всем так: на Токаша наклеветали враги, и многие, не зная, на что способны враги, поверили этой клевете. Надо рассказать людям, что Токаш делал для народа только хорошее, он хотел ему счастливой жизни. Все остальное—клевета врагов. Вот что надо рассказать людям, и те, кто хоть сколько-нибудь верили до сих пор баям и мулам, перестанут им верить совсем, они будут с нами, и власть Советов станет крепче. Так говорил наш друг Юрьев.

— Курышпай, а