Сестры Мао - Гэвин Маккри

– Нет ничего постыдного в том, чтобы быть бедным, госпожа Маркос. Мао сам был крестьянином.

– Конечно, в этом нет ничего постыдного. Так же, как нет ничего постыдного в том, чтобы быть богатым. Мне нравятся богатые люди. Мне не трудно это сказать. Я горжусь непопулярностью этого мнения в наше время. Богатые люди очаровательны, они щедры, они умеют ценить те же прекрасные вещи, которые ценю я.

Цзян Цин посмотрела на Ли На, которая явно наслаждалась тем, что изрекала из своего рта эти слова.

– Не думаете ли вы, что для того, чтобы искоренить бедность, необходимо уничтожить частную собственность?

– С точки зрения логики, это может быть и так, – сказала госпожа Маркос. – Но мир не подчиняется логике. Общества не подчиняются логике. Богатые на самом деле играют важную роль в современном обществе. Например, они поддерживают искусство.

– Мы считаем, что искусством должны заниматься массы, – ответила Цзян Цин. – Культура должна создаваться ими и отражать их проблемы.

– Что нужно беднякам, так это мечты.

Лицо госпожи Маркос посуровело.

– Я снабжаю их этими мечтами. Это то, над чем я так усердно работаю. Я исполняю их желания, становясь звездой.

Она вновь улыбнулась, сверкая зубами.

– Вы, конечно, понимаете это, мадам Мао, ведь вы и сами были актрисой?

До Освобождения люди любили говорить о «мечтах юности». Это были мечты, которые человек приобретал в раннем детстве и которые, как считалось, не терял, независимо от его дальнейшей судьбы. Даже если человек прожил собачью жизнь, страдая под плетью хозяина, в распоряжении его, глубоко в его психике должна была остаться мечта, не затронутая стихией, не затронутая угнетением, – источник надежды даже там, где надежды не было. Революция показала, что если такие мечты и не умерли, то только потому, что в действительности их никогда не было. Это были иллюзии, сила которых черпалась именно в уверенности, что они никогда не сбудутся. Они взращивались в капиталистических лабораториях – так называемых конференц-залах – и, внедряясь в сознание посредством популярных СМИ, вызывали рост неудовлетворенности. В молодости Цзян Цин тоже была жертвой таких мечтаний. Мечтаний о судьбе не народа, а отдельного человека. Мечтаний, стерпеть которые Революция не могла.

– Воспоминания угнетают, – сказала она.

– Память нельзя обрезать, – ответила госпожа Маркос.

Гостья, взявшись за подлокотники кресла, попыталась подвинуть его вперед. Цзян Цин жестом попросила помощников помочь ей. Госпожа Маркос встала, чтобы они могли поднять кресло и перенести его ближе к креслу Цзян Цин. Снова усевшись, госпожа Маркос оказалась достаточно близко, чтобы Цзян Цин могла увидеть, как мерцание фонаря отражается на ее лакированных волосах, и различить в них сначала отдельные волны, а затем каждую прядь.

– Я мало что помню о своей актерской карьере, – сказала Цзян Цин. – В этом смысле я похожа на западного человека. Я смотрю вперед, редко оглядываясь назад.

– Но что-то помнить вы должны.

– Я не то чтобы не помню, но это как фотография умершего друга, о том времени больно думать, и оно далеко. Оглядываясь назад, мне трудно его понять.

– Мы все чем-то занимались в молодости.

– Я предпочитаю думать о позитивных вещах.

«Я не была похожа на других девушек. Я не стремилась к славе. Правда, я ходила в изысканные рестораны, но заказывала я только паровой хлеб и медленно его ела, по четвертинке за раз. И я никогда ничего не брала у мужчин».

– В прошлом вам нечего скрывать, мадам Мао. Вы самая влиятельная актриса в истории.

– Нет…

Цзян Цин заговорила с мертвой серьезностью.

– …это Грета Гарбо.

Госпожа Маркос рассмеялась, что повергло Цзян Цин в шок. Должно быть, этот шок оказался заметен, потому что смех госпожи Маркос тут же оборвался.

– Американцы были несправедливы к Гарбо, – сказала Цзян Цин, – не дав ей «Оскар». Я считаю, что в этом виноваты власть имущие в США, а не американские массы. Капиталисты боятся таких, как Гарбо. Бунтарей. Подлинно достойных людей.

– Гарбо? – спросила госпожа Маркос. – Дайте подумать. Когда я думаю о Гарбо, мне в голову приходит, какой одинокой она казалась. От нее исходило ощущение одиночества. Может быть, это неизбежно. Каждый, кто хочет быть уникальным, должен примириться с одиночеством. Посмотрите на нас. Первые леди – самые одинокие люди из всех.

Женщины понизили голос до шепота и, наклонившись друг к другу, внимательно изучали лица друг друга. Теперь казалось, что их связывает ментальный канал. Ли На, хотя и поставила свой табурет ближе к ним, исчезла из их поля зрения.

– Из всех ролей, которые вы сыграли, – спросила госпожа Маркос, – какая была вашей любимой?

– Не знаю. Однажды я была Норой. В «Кукольном доме».

– Нет, нет, нет, нет…

Миссис Маркос покачала головой и помахала пальцем в воздухе.

– Вы не Нора. Нет, это не так. Вы не уходите из дома. Вы не сбегаете. Если вы можете кем-то быть, то фрёкен Юлией. Вы боретесь до конца.

– Откуда вы знаете?

– Я тоже фрёкен Юлия. Нужно такой быть, чтобы распознать другую.

Госпожа Маркос протянула открытую руку.

Цзян Цин посмотрела на него:

– Чего она хочет?

– Я думаю, она хочет, чтобы ты протянула ей руку, – сказала Ли На.

– Я хочу прочитать вашу ладонь, – сказала госпожа Маркос. Цзян Цин обвела взглядом беседку и вышла в сад. Помощники стояли на своих местах; в свете фонарей они казались мраморными статуями в музее. Но она должна была помнить, что они живые. У них есть глаза. И есть уши.

– Я всегда чувствовала, что у меня есть дар, – сказала госпожа Маркос. – Не могу сказать, что я ясновидящая или что-то в этом роде, но я могу разглядеть будущее. Не многое из того, что я предсказывала раньше, не сбылось.

– Моя мать была суеверна, – сказала Цзян Цин. – Она верила, что, когда человек болен, его душа может сбежать из тела и блуждать по миру. Я не моя мать.

– Я тоже не ваша мать, – ответила госпожа Маркос. – Считайте это дружеской игрой. Вы не должны воспринимать всерьез, что я говорю, если не хотите.

Цзян Цин посмотрела на Ли На, потом на госпожу Маркос и снова на Ли На, которая подбадривала ее, расширив глаза и поджав губы.

– Пусть будущее определяет история.

– Да ладно, мам, это всего лишь небольшое развлечение.

Цзян Цин раскрыла ладонь и вложила ее в руки госпожи Маркос.

– В какой день вы родились? – спросила госпожа Маркос.

Цзян Цин назвала день своего рождения по солнечному, лунному и григорианскому календарям.

– А теперь закройте глаза, – попросила госпожа Маркос. – Очистите свой разум. Вдохните через