Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

унижение самосознания это было невыносимо – «реабилитация» могла состоять только в том, чтобы полностью оторвать Германию от Запада и «ноябрьских преступников» и вернуться на свой путь. В теоретическом плане это и сделала «консервативная революция». Термин «консервативная революция» объединяет совокупность идеологий и организаций немецкой правой, которая не удовлетворилась ролью сохранения того, что можно сохранить, а поставила перед собой цель – революционным способом возродить наиболее важные национальные мифы, утерянные в республике. То есть именно национализм был самым существенным в «консервативной революции». Именно поэтому немецкий историк Стефан Броер писал, что понятие «консервативная революция» доставляет более путаницы и недомолвок, чем пользы, потому она должна быть вычеркнута из списка политических течений ХХ в. Броер призывал заменить это понятие термином «новый национализм»[838]. Но последовать этому совету невозможно, поскольку термин «новый национализм» уже используется историками для описания специфики структурных перемен национализма в преддверии империалистической войны 1914–1918 гг.

Главным отличием «консервативной революции» от революции левых сил состояло в том, что первая строила планы на будущее, вдохновляясь пафосом прошлого национального величия, образами или мифами прошлых времен. Это давало «консервативной революции» значительное преимущество перед левыми силами, ибо левые мифы, как отмечал еще Раймонд Барт, «бедны по своей природе. В них нет главного – выдумки. В любом левом мифе есть какая-то натянутость, буквально ощущается привкус лозунга. Действительно, что может быть худосочней, чем сталинский миф? В нем отсутствует какая бы то ни была изобретательность, использование его поражает своей неуклюжестью; означающее мифа совершенно не варьируется: все сводится к бесконечной литании. Напротив, мифы справа откормлены, блестящи по форме, экспансивны, болтливы, они охватывают все сферы жизни»[839]. Барт объясняет это вполне удовлетворительно – язык угнетенных беден, монотонен, мера нужды в данном случае является и мерой языка. Правые мифы, напротив, исходят из избытка силы, традиции, богатства, досуга.

Время «консервативной революции» – это послевоенная и – шире – межвоенная Германия, специфические условия которой способствовали возникновению сильного напряжения в правой части политического спектра. Впрочем, вся западная цивилизация переживала кризис, схожий по некоторым признакам с «консервативной революцией»: межвоенный период был богат на всевозможные интеллектуальные пророчества. Этот период характеризуется самой жесткой критикой «достижений» современной цивилизации и пиком воздействия «культурного пессимизма». Эти кризисные настроения в наибольшей степени проявились помимо немецких авторов в творчестве Хосе Ортеги-и-Гассета, Жоржа Морраса, Серена Кьеркегора, Габриэле д'Аннунцио, Эзры Паунда, Дмитрия Мережковского, Энрико Коррадини, Якоба Буркхардта, Арнольда Тойнби, Дэвида Лоуренса, – все эти мыслители сходились во мнении, что обновление необходимо – консервативное или иное. Можно даже сказать, что понятие «консервативная революция» – это не только специфически немецкое явление, «консервативная революция» как категория истории идей может быть использована и по отношению к истории Великобритании межвоенного времени. Там возник также своеобразный правоинтеллектуальный дискурс, представители которого рассматривали парламентаризм и партийную демократию как совершенно неанглийские учреждения, чуждые духу нации[840]. В Германии это чувство было острее – даже такой мыслитель, как психолог и педагог Эдуард Шпрангер (1882–1963), после 1933 г. приветствовал освобождение от марксизма и психоанализа, а труд Карла Ясперса «Духовная ситуация эпохи» (1930) едва ли способствовал тому, чтобы отвлечь молодых читателей от национал-социализма, так как был близок духу консервативной революции[841].

В названии данной главы есть некоторая неточность, ибо социальные мифы не могут быть «созданы» кем-то, они сами возникают при определенных социальных, идеологических, политических обстоятельствах. Тем не менее в возникновении и формировании мифов иные экзальтированные пророчества имели громадное значение, поэтому следует обратиться к некоторым из них и рассмотреть более детально. Общее у них одно – они противостояли всем прежним формам политики, критическая направленность их была антилиберальной, антимарксистской, антидемократической, антикапиталистической, антипарламентской, антиреспубликанской; в своей политической практике они стремились к новому синтезу стиля и политического мышления. Один из идеологов «консервативной революции» Эдгар Юлиус Юнг так ее определял: «Консервативной революцией мы называем восстановление всех тех элементарных законов, ценностей, без которых человек не может строить свои отношения с природой и богом, и не может создать истинный общественный порядок и благополучие. На место равенства вступит внутренняя идентичность человека, на место классового мышления – чувство иерархии, на место бюрократического принуждения – внутренняя ответственность истинного самоуправления, на место бесформенной массы – право личности, неотъемлемой от её национальных корней»[842].

В Веймарский период Германия жила чрезвычайно интенсивной духовной, политической жизнью, и активность всевозможных публицистов, в том числе и принадлежащих «консервативной революции», была также чрезвычайной. Интеллектуальный уровень многих авторов был весьма высок, конкуренция в этой сфере была очень сильной, поэтому пробивались только яркие индивидуальности. На фоне довольно высокого даже для европейских масштабов уровня развития таких наук, как история, социология, философия, немецкая публицистика должна была соответствовать своему назначению, чтобы оставаться действенной. В целом эта задача была выполнена, более того – даже создана своеобразная и цельная правая политическая культура, в которой целеустремленно культивировался ряд мифов «консервативной революции». Выбрать в этом море публицистики наиболее значимые тексты довольно сложно. Если представить национальные мифы этого времени в виде составляющих политической культуры, то в первом общем приближении окажется, что Освальд Шпенглер дал наиболее впечатляющие формулировки и ориентиры для «немецкого социализма», Мёллер ван ден Брук – для стимулирования мифа имперского величия Германии, Эрнст Юнгер – для нового обоснования национализма, ранее пребывавшего в совершенно ином состоянии, Карл Шмитт – один из самых ярких политических мыслителей ХХ в. – оригинально теоретически обосновал тоталитарное государство, а также подверг весьма конструктивной критике парламентаризм. Эти публицисты в полной мере представляют различные мировоззренческие нюансы «консервативной революции».

Немецкий историк Кристан граф фон Кроков отмечал, что наиболее наглядно афронт по отношению к Веймарской республике символизируют три фигуры: Юнгер, как писатель и неоспоримый духовный вождь «нового национализма»; Шмитт, как блестящий государствовед, внесший наибольший теоретический вклад в борьбу против «Веймара, Версаля и Женевы»; Гитлер – в качестве виртуоза пропаганды, сумевший мобилизовать массы и направить их в нужную ему сторону[843]. Первые два персонажа рассматриваются в данной главе, а феномен Гитлера и его причастность к «консервативной революции» – в последней главе книги.

Практически без внимания и вне анализа в данной главе остались такие во многих отношениях примечательные политически активные мыслители, как Фридрих Георг Юнгер, Эрнст Никиш, Пауль Рорбах, Мартин Шпанн, Отмар Шпанн, Ганс Церер и другие. Однако автор по мере возможности обращается к их творчеству в других частях работы. Рассматриваемые критики Веймарской республики не обязательно всегда выступали единым фронтом, они в некоторых отношениях могли быть противоположны и даже враждебны друг другу, общее у них в том, что они стимулировали идеологию