Память-черновик - Елена Моисеевна Ржевская

избе за хозяйским самоваром. Спали на полу на подстеленной соломе, под шинелями. И опять в путь. Лошади едва тянули. Соскакивали из саней, замерзшие, бежали за санями, согреваясь.

Куйбышев ошеломил. Огни большого города. Москву мы оставили погруженной во мрак маскировки.

Толчея переселившейся столицы. Грустная гримаса витрин – довоенный муляж: нарезанная колбаса. Но военторг! Баня! В столовой – гороховый суп! К выходу протискиваешься с ложкой в руке. Ложка – пропуск. Сдал ее – иди с богом. «В Ставрополе больше доверия было», – записала я тогда. Но тут – кто с фронта, кто на фронт: ложку – в сапог. Не напасешься. Мы ночевали на широкой лестничной площадке второго этажа у дверей с сургучной печатью. Это дверь разведуправления Генштаба, реэвакуировавшегося в Москву. Но еще кое-кто оставался, и мы предстали за назначением.

Всей нашей команде было назначено явиться в штаб Южного фронта на ст. Каменка, там нас распределят в штабы полков, дивизий. Но при посадке на поезд в Куйбышеве отстал наш старший команды. Отлучился по делу, состав тронулся, а его нет. Мы потеряли отставшего товарища и остались без общего на всю команду предписания и общего продаттестата. Этот казус смешал маршруты наших военных судеб. Поезд продолжал свой путь, и непонятно было, что нам делать. Сойти в Пензе, как предписывалось, чтобы, пересев, свернуть на юг и прибыть в Каменку? Но мы не могли явиться в штаб Южного фронта без документов. Решено было держать курс на Москву, в Генштаб, – за дубликатами документов. Но как попасть в Москву без специальных пропусков? Вмешался полковник, ехавший с нами в вагоне, наблюдавший нашу растерянность. Он вызвался провезти нас.

За окнами был мрак, поезд шел в зоне полного затемнения, приближаясь к Москве. Лихорадило от предстоящей встречи с Москвой. Наш благодетель без затруднений провел нас через контрольный пост при выходе с вокзала и простился с нами. О том, что случилось с нашим старшим, я узнала лишь после войны. На вокзале в Куйбышеве среди спящих на полу людей он приметил на лейтенанте расстегнутый кожаный ремень с командирской пряжкой. Этот вожделенный предмет он попытался стянуть, но проснувшийся лейтенант поднял шум, и нашего старшего сволокли к коменданту. Со временем он оказался на фронте, неплохо, как говорили, воевал.

Наша «обезглавленная» команда и еще две счастливо проскочили Пензу и контрольный пост, чтобы напоследок, перед тем как кануть на Южном фронте, увидеть Москву, проститься, так что всех нас собралось в Генштабе человек 30. К нам вышел симпатичный майор со светлым чубчиком, прижимавший к бедру папку с болтающимися завязочками. Объявил, что приказом товарища Сталина создается управление ВДВ – воздушно-десантных войск. Для нанесения удара по врагу с тыла на временно захваченной им территории.

– Нужны переводчики. Мы решили передать вас в ВДВ. Вопросы есть?

Обошлось без вопросов. Но майор сам, помедлив, добавил:

– Передаем вас, значит. Кто хотит, конечно. А кто не хотит, пусть скажет.

Вот так простовата эта патетическая минута.

Двое отказались. Одна девушка – не выносит высоты. И один парень попросил оставить его на земле. Неловко за них. На этом – все.

Ну а мы, остальные? Папка с завязочками поднимается выше на этаж, в ВДВ – наши личные дела. Выходит, у всех все в порядке, все в лучшем виде – достойны.

На втором этаже на наших глазах только-только формировалось молодое управление. Подполковник тащит стул, кто-то корзину для бумаг, еще что-то. Мы тут в коридоре в ожидании. Все, за вычетом тех двоих, отпавших. Подтянуты, напряжены. Вызывают поодиночке. Наконец слышу будто издалека – меня. Вхожу, представляюсь, как обучили в Ставрополе. Как было дальше, я об этом писала. Здесь же воспроизведу протокольно тот состоявшийся за закрытой дверью разговор и попытаюсь задаться кое-какими вопросами.

«В глубине комнаты два подполковника сидят за столом друг против друга и вполоборота к двери, то есть ко мне.

– Товарищ техник-интендант 2-го ранга, вы спортсменка?

Ободряющий утвердительностью вопрос.

– Я играла в волейбол.

(Наша женская школьная команда была чемпионом Краснопресненского района среди восьмых классов. А потом я отстала от волейбола – уже не помню сейчас почему.)

– Так, так. А на лыжах хорошо ходите?

– Не так уж хорошо, но постараюсь.

– Хорошо!

Второй подполковник спросил:

– А все ж таки, как у вас с лыжами обстоит? Сколько километров можете пройти?

Лихорадочно соображаю, сколько же? Пять? Скажут мало. Тридцать? Не поверят.

– Пройдет! – сказал поощрительно первый подполковник и улыбнулся мне. – Сколько понадобится, столько и пройдет!

Ощущение невероятной легкости охватило меня, словно я уже спрыгнула и болтаюсь на парашюте. Я вдруг поняла: мы выполняем всего лишь некий обряд, и все не так серьезно, как кажется, и их вопросы и мои ответы не так уж существенны.

– Ну, а ходите вы, вообще-то, пешком на своих двоих хорошо? Выносливы?

Это спросил второй.

– Прошлый год, когда ходили по Сванетии… Не хуже других…

Они покивали: „так, так“, точно в заговоре со мной. Подполковники переглянулись, сощурились: а вот мы тебе сейчас с каверзой, готовься.

– Ну, а спрыгнуть не боитесь?

Но я уже подготовилась.

– По-моему, в этом деле это всего лишь способ передвижения.

Они засмеялись громко, поощрительно. Поднялись и пожали мне руку.

– Надеемся, вы с честью выполните свой долг перед Родиной».

«Хотит или не хотит?», «Быть или не быть?» – нет и нет на этот счет рефлексий. Страшишься не того предстоящего, что потом, за порогом этого кабинета, – страшно оплошать здесь в эту решительную минуту. Отпасть как те двое, отказавшиеся. Изменить всем остальным ребятам – позор. Такая вот круговая порука.

Но ведь правда лишь в том, что в туристическом походе в Сванетии ходила как все, не хуже других. Хотя через перевал наши вещмешки тянули ослики. Все прочее – вовсе чушь. Какие там лыжи? Кое-как. Какой волейбол! Восьмым классом школы закончился. Так бы и сказать, как есть. Но нет – не о физических возможностях речь, о состоянии духа. Как тут не подпасть под наглость: «Сколько понадобится, столько и пройдет!» Ну, а насчет того, не побоится ли спрыгнуть… Это знает про себя тот, кто прыгал – ну хоть с вышки в парке имени Горького. Впрочем, того, кто уже там, в небе, струсил в последний момент, силком выталкивают в поднебесье.

Ведь поняла: вопросы задают формально и тебя же опережают с утвердительным, от твоего будто имени, ответом. Это майор вчера испытывал крепость нашего духа – «хотит не хотит», – здесь же просто укомплектовывают переводчиками десантную бригаду. А я уже начеку со своей домашней заготовкой: «это