Старше на одно лето - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Это правда? — резко спросил тощий, и я пред­ставил себе, как он гасит мяч. Неплохо бы, наверное, получилось. .

— Если писали в газете, выходит, что правда,— от­резал я.

— Да вы не волнуйтесь,— ласково сказал мужчина в очках и улыбнулся.— Мы верим, что вы хороший ста­левар. Просто нам надо узнать, как вы добились такого высокого результата.

— А вы приходите в цех, покажу,— улыбнулся я ему в ответ.

— Вот как? — опять усмехнулся тощий,— А хотите напрямик? Мы знаем, что вы никогда не давали 180 про­центов. Это вам приписали. И мы хотим услышать от вас честное признание до проверки документов.

— Нет, вы проверяйте,— сказал я. В моей голове молниями метались мысли. Я лихорадочно думал, как мне поступить. Сказать, что да, действительно я никако­ го подвига не совершал, значит поставить под удар Ан­тона Ивановича. Но скрывать было уже нечего,— Вы проверяйте, пожалуйста,— повторил я.

Наступило молчание.

— Да,— сказал я.— Да! Рекорд я дал с помощью товарищей.

— Что значит «с помощью?» Как это? — обрадовал­ся тощий.— Значит, вам приписали чужие цифры?

— Приписки не было! Была товарищеская взаимо­выручка!— опять отрезал я.

— Ну, и во имя чего же выручали вас товарищи? — забарабанил пальцами по столу лысый.

«Рано барабанишь, барабанщик»,— подумал и сказал:

— Об этом нетрудно догадаться.

— Чтобы на хорошем примере подтянуть отстающих и поднять производительность труда,— не то осуждая, не то защищая меня, проговорил очкастый. Он почер­кал. что-то у себя в блокноте и, сняв очки, взглянул на меня неожиданно добрыми, теплыми глазами и сказал:

— Вы можете идти, мы разберемся сами.

Я молча поднялся и пошел к двери. Хватит устраи­вать тут суд надо мной. Я сказал все, как было, и их дело поверить мне или нет, но я никогда не был подсу­димым и не буду им. У двери меня догнал очкастый. Он осторожно и доброжелательно взял меня за локоть и негромко сказал:

— Вы, товарищ Омаров, зря кипятитесь. Наш долг... — Ну и выполняйте его, если это долг,— прогово­рил я и вышел из кабинета.

На улице было жарко. Деревья застыли, как часо­вые. Закрылись чашечки цветов. В воздухе стояло такое спокойствие, что мне подумалось: все, что только что происходило в парткабинете, плохой сон. Я резко по­вернулся и пошел к особняку директора. Мне надо было посоветоваться с Ольгой.

Асфальт проминался под моими каблуками. Я так задумался, что и не заметил, как перешел на солнеч­ную сторону улицы. Здесь почти никого не было. Все старались спрятаться в тень. Я не мог поверить, что члены комиссии серьезно думают, будто бы Антон Иванович приказал приписать мне лишние тонны стали. Просто весь цех мне тогда помогал.

В этом, наверное, и заключается вся ошибка. Не на­до было мою бригаду ставить в исключительные усло­вия. Сейчас я это уже понимал очень ясно.

Небольшой белый домик, в котором жил Антон Ива­нович, все в городе звали «особняк». Неизвестно, кто и когда дал ему такое название, хотя сам домик, окру­женный крошечным палисадником, меньше всего похо­дил на особняк. Сколько я помнил себя, стоит этот дом и, странное дело, совсем не меняется. Как будто в этом переулке остановилось время. И только тополя, за ко­торыми сейчас прячется домик вместе с крышей, гово­рят, что время все-таки идет. Эти тополя лет десять на­зад посадили мы с Ольгой.

С непонятной радостью я толкнул легкую калитку. Прошел по выложенной белыми камнями дорожке (то­же наша работа!) через садик и вошел в настежь рас­пахнутую дверь.

На секунду задержался у большого зеркала, чтобы взглянуть на себя, и в это время услышал приглушен­ный разговор в комнате Антона Ивановича. Сначала кто-то бубнил неразборчиво и торопливо. Потом раз­дался сердитый голос Антона Ивановича:

— Уходите! Никакой иной должности я вам не дам!

Послышались шаги, и кто-то приоткрыл дверь. По­том остановился, и я услышал:

— Вы же умный человек, а так глупите. Потерять дочь легко, а вот потом найти...

Я узнал голос Хисаныча и вздрогнул. Первым моим движением было уйти, но я остался.

— Она никогда не уйдет от меня,— проговорил Ан­тон Иванович.

— И простит вам, что вы ее всю жизнь обманывали!

«О чем это он?» — подумал я и резко толкнул дверь. Первым, кого я увидел, был Антон Иванович. Он ле­жал, откинувшись на подушке, и на его бледном, даже на белой материи, лице, казалось, живут только одни глаза. Может быть, мне почудилось, но я увидел в них слезы. Антон Иванович улыбнулся мне и закрыл ли­цо рукой.

Повернув голову, я увидел Хисаныча, отступившего от кровати. Я усмехнулся и отошел от двери. Он что-то хотел сказать, но только кашлянул и, сгорбившись, шмыгнул мимо меня. Я почувствовал запах водочного перегара.

Антон Иванович махнул мне рукой, чтобы я подо­шел ближе. .

— Что-то худо мне, брат,— прошептал он, и я ис­пугался, увидев, какие серые у него губы.

— Сегодня второй раз, совсем расклеился,— он по­пытался улыбнуться.

Я взял с тумбочки пузырек, достал из коробочки ку­сочек сахару и накапал валидола. Антон Иванович чуть заметно кивнул мне. Я сел и, стараясь говорить спокой­но, сказал:

— А вы бы, Антон Иванович, махнули бы на юг.

— Хотел я... да видишь, что тут происходит.

Минут через десять Антон Иванович почувствовал се­бя лучше. Он лег на подушке повыше и стал расспра­шивать меня про комиссию.

— Ну, что ж, комиссия есть комиссия,— сказал я.— В основном ищут приписки, очковтирательство.

Антон Иванович слабо улыбнулся.

— Не там они ищут,— он помолчал, потом доба­вил:— Ты же не отрицал, что тебе помогали?

— Нет.

— И Стаханову помогали, и Мамаю. Это же принято было.

Мне очень хотелсоь сказать, что именно было, и я бы сказал, но Антон Иванович опять устало прикрыл глаза, и я промолчал.

— Интересно, кому же надо тут мутить воду? — за­думчиво спросил он.

Вдруг мне что-то пришло в голову, и я спросил:

— Не тот ли, который только сейчас ушел? — на­мекнул я.

— Нет,— голос Антона Ивановича неожиданно ок­реп.— Он мелкая сошка. Его просто могут подобрать и использовать другие. .

«Тогда Айдаргалиев,— подумал я, но вслух не ска­зал.— А вообще-то почему бы и не Айдаргалиев? Чтобы скорее освободилось директорское кресло, решил под­толкнуть старика».

По ступенькам дробно застучали каблуки. Антон Иванович