Сестры Мао - Гэвин Маккри

Юстон-роуд. Ева дождалась просвета в движении, а затем повела процессию вперед. Равномерно распределившись по всем четырем полосам, они остановились, перекрыв дорогу баррикадой из человеческих тел. Взрослые по обе стороны колонны качали фонарями и махали руками, показывая, что машинам придется остановиться. Водители сигналили и ругались из окон, но участники марша не двигались с места. Они ждали возвращения Дорис.

На углу Чалтон-стрит Дорис оторвалась от шествия и подбежала к телефонной будке у Сент-Панкрас. Ей нужно было сделать несколько звонков знакомым на телевидении, радиостанциях и газетах, а также некоторым владельцам галерей и художникам, которые уже получили по почте открытки с приглашением прийти на хэппенинг в «Лондон Карлтоне». «Ты получил наше приглашение? – собиралась спросить их. – Нет, это не шутка. Это реально, серьезно, вот-вот начнется. Мы хотим, чтобы ты там был, потому что хотим рассказать тебе о необходимости мира, о том, как покончить с сексуальным и физическим насилием, о жизни без тиранического правительства, о том, как не быть рабом денежной системы, о том, как найти другие способы организации нашей жизни. Мы хотим донести до тебя это послание».

Прошло несколько минут. Движение по Юстон-роуд застопорилось. Водители выходили из машин и подходили к блокировщикам – потрясали кулаками, показывали пальцами и угрожали вызвать полицию, если те не сдвинутся с места. Пешеходы останавливались и оборачивались поглазеть; некоторые из них, намереваясь поучаствовать в акции, сошли с тротуара на дорогу. Взрослые участники марша держались за руки, создавая внешнее оцепление, через которое спокойно выглядывали дети, будто бы понимавшие свою особую ценность, необходимость обеспечения их безопасности и безумность внешнего мира. Альваро фотографировал противостояние: публика брызгала слюной и кипела, участники же марша были спокойны и непроницаемы. В какой-то момент мужчина респектабельного вида, оставивший заведенную машину через несколько автомобилей от пикета, чтобы лично воздействовать на участников акции, казалось, был на грани насилия. Как самый крупный и грозный, вмешался американский маоист Трэй; во всей этой плоти не было места страху.

– Отойдите, сэр, – сказал Трэй мужчине. – Я не буду с вами разговаривать, пока вы не сделаете два шага назад. Что ты там говоришь? Еще раз так меня назовешь, я тебя поколочу.

Когда Дорис наконец вернулась, она подала Еве сигнал – «Готово», и процессия двинулась в путь, под звуки аплодисментов и насмешек пересекла Юстон-роуд и вошла на Мейблдон-плейс, теперь уже держась тротуаров. В Картрайт-Гарденс они прошли перед одним из отелей Турлоу, затем свернули на Марчмонт-стрит, потом налево на Тэвисток-плейс и двинулись в Аид студенческого Лондона, где трущобы от дворцов отделяла всего одна улица и где никто никому не был соседом. Несмотря на изгибы и повороты, колонна оставалась единой. Большинство переходов уступали им дорогу; тех, кто отказывался, они обтекали, как вода, заливая проезжую часть и останавливая движение. Люди замечали процессию, не могли не замечать, но никто из них не интересовался ею настолько, чтобы узнать, что она собой представляет.

По Гоуэр-стрит, затем Бедфорд-сквер, через Нью-Оксфорд-стрит и Хай-Холборн – в Ковент-Гарден. У «Семи циферблатов» процессия остановилась, обойдя вокруг центральной колонны, пока Айрис и Кит зажигали перегоревшие фонари.

– Дети устают, – прошептал Кит.

– Я вижу, – ответила Айрис. – Они взбодрятся, когда мы придем в театр и они увидят камеры.

– А СМИ придут?

– Надеюсь.

– Так это все на самом деле, да? Это.

– У нас не будет неприятностей.

– У тебя – может, и нет. А люди вроде меня платят более высокую цену.

– Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое, обещаю.

– Ты не можешь этого обещать.

Хотя дети редко видели этот район Лондона, и поначалу шумы, лица и огни привлекали их внимание, новизна понемногу улетучивалась. Улицы стали для них лишь определенной длины расстояниями, которые нужно было преодолеть. Последний отрезок пути по Монмут-стрит казался бесконечным. Дети сутулились и едва волочили ноги. Они устали и больше не могли держать фонари над головами, позволив им болтаться где-то по бокам. На Сент-Мартинс-лейн, у кафе, в которое их родители зайти не могли, сидели квиры, пьющие разноцветные напитки. Они стали смеяться над парадом. За весь час пути это был единственный момент, когда Айрис подумала, что может потерять самообладание.

У «Лондон Карлтона» ждали две съемочные группы, а также фотограф и пара специализирующихся на искусстве журналистов с диктофонами. Как только процессия появилась, объективы повернулись в ее сторону и начали запись. Как и предполагалось, они вдохнули в детей новую жизнь. Их спины выпрямились, шаги удлинились, а фонарики снова взвились в воздух.

Процессия вышла на тротуар, растянувшись вдоль фасада театра. Места на тротуаре едва хватало для того, чтобы пешеходы могли пройти по одному; большинству, чтобы пройти, приходилось выходить на дорогу. Вокруг собравшихся детей сновали камеры. На их лицах сверкали вспышки. Саксофонист, сидевший на противоположной стороне улицы, перестал играть.

Взрослые участники группы развернули баннер. Санни держал один шест, а Барбара – другой. Над их головами растянулись буквы:

БУНТОВАТЬ – ПРАВИЛЬНО

Изначально маоисты хотели нести портреты Мао, но остальные отклонили эту идею. Растяжка с изречением Мао стала компромиссом, но не все были довольны им. Айрис была категорически против любого текста. Она полагала, то, что уже было сказано, говорить больше не нужно, что выражение, использованное дважды, не имеет ценности.

Ева позвонила в колокольчик, и дети выстроились под знаменем. Она снова позвонила в колокольчик, и они повернулись друг к другу. Еще раз – и они образовали группы по три человека. Затем параллельные линии. Потом кресты. Потом восьмерки. Потом квадраты. Потом круги. Каждый ребенок – атом в процессах объединения и растворения, создания порядка и хаоса; взрывающиеся и собирающиеся в другом месте частицы света. Фотографы смешались с ними. Журналисты совали им под нос диктофоны и пытались заставить их говорить. Но, кроме выражения сосредоточенности и видимого удовольствия, которое они получали от этой непонятной строевой подготовки, детям передать было нечего.

Одна из камер пристала к Дорис, которая стояла в паре шагов перед группой и, похоже, хотела использовать ее как фон для интервью. Айрис была слишком далеко, чтобы расслышать, что она говорит. Другой оператор рыскал в поисках любого, кто хотел бы поговорить. Он нашел Альваро.

– Кто вы? – спросил его человек за камерой. – Что вы здесь делаете?

– Мы здесь, потому что Европа находится на пороге смерти, – сказал Альваро. – Европа умирает и даже не знает об этом.

– Умирает?

– Мы обожаем нашу культуру. Мы гордимся ее богатством. Но это богатство возмутительно, понимаете? Основано на резне и угнетении. Мы изобрели рабство только для того, чтобы