Сестры Мао - Гэвин Маккри

Пока мужчины выстраивались, один из них сделал выпад вперед, пытаясь схватить правую руку Айрис, которую она держала поднятой, направив пистолет вверх. Следивший за ней Трэй выставил ногу, мужчина споткнулся, а затем упал на бок. От боли он катался по полу, подтянув ногу к груди. Трэй ударил его по лицу, затем поднял его за шею, как пса.

– Герой, блядь, да? Вставай в чертову очередь.

Из-за шума выстрела в коридоре появилась помощница режиссера.

– Черт возьми, что здесь происходит? – услышала Айрис ее шепот.

По раздавшимся далее звукам она поняла, что Санни и Роло схватили ее, заклеили ей рот скотчем и связали в одной из пустых гримерных. Ярче всего Айрис запомнила тупые, отдающие эхом удары руками и ногами о стены, которые эта женщина наносила, пытаясь вырваться из рук мужчин.

Айрис наблюдала, как Трэй по двое провожал актеров-мужчин в соседнюю комнату. Санни и Кит уже усадили женщин на пол: те скрестили ноги и заложили руки за голову. Мужчинам было приказано сделать то же самое. Роло дежурил в проходе. Кит охранял дверь. Трэй и Санни угрожающе нависли над пленниками. Оператор снимал их лица. Айрис, размахивая пистолетом с непринужденностью новичка, еще не осознавшего несравнимую силу оружия, объясняла актерам, что они должны делать дальше.

– Ждите звонка. Выходите на сцену. Играйте свои роли как обычно. Вы все слышали? Играйте свои роли так, как будто ничего не изменилось.

Эти актеры были крестьянами. Примерно в середине пьесы, в части, которую Стриндберг называет балетом, крестьяне выходят из сарая, где они празднуют летнее солнцестояние, и входят в дом фрёкен Юлии. Они занимают пустую сцену, пьют, танцуют и поют, затем уходят, перед тем как возвращается фрёкен Юлия.

– Сегодня вечером на сцену выйдут особые гости, – сказала Айрис крестьянам. – Некоторые из них будут детьми. Не пугайтесь и не делайте резких движений. Не выходите из образа. Не стесняйтесь общаться с ними, они безобидны, но если вы будете с кем-то из них плохо обращаться или вмешаетесь в наше представление, то получите пулю в колено. Я думать не буду, слышите?

Эта постановка «Фрёкен Юлии» развивалась в современных декорациях, поэтому вместо нарядов XIX века актеры были в одежде хиппи и богемы, словно участники музыкального фестиваля. Большое внимание было уделено деталям костюмов, которые должны были выглядеть как подлинные образцы. Но в результате, по крайней мере на взгляд Айрис, подлинность превратилась в ложь. В нарядах актеров не было ничего вопиюще неуместного; просто подлинность стала фальшивой, потому что она начала размышлять о себе и постулировать себя как таковую.

– Все это записывается, – сказала Айрис. – В зале будут еще камеры. Они нужны для наших целей, для создания нашего искусства. Вы можете их просто игнорировать. Не играйте на них. Будьте самими собой, в своих ролях. И не задерживайте свой выход. Уходите по сигналу, как всегда. Понятно? Играйте по правилам, и никто не пострадает.

Крестьяне не подавали никаких признаков того, что они что-то поняли, но и не проявляли никакого желания бунтовать. Все просто стояли на своих местах, опустив глаза и ожидая, когда из динамика раздастся сигнал. В гримерной было так тихо, что Айрис могла слышать, как дышат люди. Сама она чувствовала невозмутимое спокойствие; она будто каким-то образом принудительно подавила свои эмоции, добившись состояния, вероятно, необходимого людям, занимающим важные посты, но до сих пор ей чуждого. Увидев, что все крестьяне втиснуты в это тесное пространство, она поняла, как это много – четырнадцать человек. Дорис была права: добиться сотрудничества от такого числа людей без пистолета было бы невозможно. Пистолет ощущался в ее руке уже вполне привычно. Он приклеился к ней, а она к нему. Она чувствовала желание выстрелить еще раз там же, где чувствовала сексуальное возбуждение – на внутренней стороне бедер, вокруг промежности и ягодиц, в груди, затылке и коже головы.

Через некоторое время ее внимание привлек скребущий звук за дверью. Повернувшись, она увидела, что Роло водит подошвами ботинок по полу, как будто хочет раздавить насекомое; рядом с ним Санни облизывал губы и сглатывал, по-видимому, одолеваемый внезапным сушняком. Переведя взгляд обратно, она заметила, что один глаз Трэя подрагивает, а пальцы подергиваются. Начинал действовать ЛСД.

Айрис посмотрела в глаза Киту. Черный грим изменил его облик сильнее, чем внешность людей всей ее группы. Он поменял естественное выражение его лица. Только глаза избежали метаморфозы: налитые кровью, пылающие, они выражали глубокий страх по поводу того, что произойдет дальше.

В трубке раздался треск, и послышался неровный голос:

– Элеонор, это Джерри. Вы в гримерных? Если да, не могли бы вы вернуться на сцену?

А через минуту:

– Балет, места. Балет, места. Три минуты. Три минуты. Извините, что так быстро. Элеонора, кажется, исчезла.

Сонливость, охватившая комнату, тут же рассеялась, и все пришло в движение. Трэй, Санни и Роло пошли впереди, сопровождая крестьян к сцене. Айрис и Кит шли сзади. С этой позиции Айрис наблюдала, как крестьяне выходят на лестницу, поворачивают налево через аванзал и проходят за кулисы справа от сцены. К тому времени, когда Айрис туда добралась, Трэй, Санни и Роло обезвредили еще двух сотрудников театра (помощника режиссера Джерри и подсобного рабочего) и оставили их связанными под столом с реквизитом. Вирджиния де Курси, актриса, игравшая роль Кристины, заметила стычку из-за противоположной кулисы. Она издала крик, который оказался достаточно громким, чтобы его услышали в зрительном зале, а актеры на сцене отказались от своих реплик и бросились в закулисные комнаты на другой стороне театра. Айрис жестом приказала Трэю пойти к ней; зажав рот рукой, она дала ему понять, чтобы он не возвращался, пока не разберется должным образом с Вирджинией де Курси – трехкратной победительницей премии «Ивнинг Стандард» и дочерью командора ордена Британской империи Фрэнсиса де Курси.

Айрис направила крестьян в коридор за кулисами, откуда они должны были выйти через заднюю дверь. Оставив их ожидать там, она перешла за левую кулису и заняла позицию между центральными декорациями. Оператор шел с ней, снимая из-за ее плеча.

Декорации кухни заполняли всю сцену: современные встроенные шкафы со стиральной машиной и сушилкой, электрическая плита и кухонная машина Kenwood Chef, занимающая почетное место на белой столешнице. Ее мать стояла в самом подходящем месте, между раковиной и столом, и была одета почти так же, как и вне сцены – в униформу поколения предателей: блуза с жемчугом и облегающая юбка до колен. Эрик Хамфрис был в черно-белой ливрее, какие носят до сих