Сестры Мао - Гэвин Маккри

– Почему ты не заговорила об этом раньше? Зачем вываливать это на нас в последнюю минуту?

– Для тебя это слишком? Хочешь, я отдам его кому-нибудь другому? Санни, как насчет тебя? Ты знаешь, что Мао говорит об оружии. Хочешь его?

Санни покачал головой:

– Решение за Айрис.

Айрис, одновременно наэлектризованная и взволнованная, продолжала колебаться. Прожекторы камер переключались между пистолетом, лицом Айрис и лицом Дорис; иногда они двигались последовательно, иногда отклонялись друг от друга. Айрис наблюдала за тем, как при различном освещении менялся вид пистолета: ствол казался то длиннее, то короче, рукоятка – то тоньше, то толще. Этот предмет не был уродлив. Некоторые даже считают пистолеты красивыми.

Дорис мягко надавила на запястья Айрис, двигая руки, а вместе с ними и пистолет, к ее телу.

– Я хочу, чтобы ты была главной, потому что знаю, что ты поступишь правильно.

– Независимо от того, воспользуюсь я им или нет, нам не удастся избежать наказания за ношение. Ты просишь нас согласиться на собственный арест.

– Если ты пойдешь ко дну, я пойду вместе с тобой.

– Я все равно не умею им пользоваться, даже если бы захотела.

– А стиральной машиной ты пользоваться умеешь?

– Что? Да.

– Тогда сумеешь и этим.

Заговорил Трэй, и камеры осветили его лицо.

– Решай скорее, Айрис. Мы должны идти.

Айрис посмотрела на Трэя, потом на стоявшего рядом с ним Кита. Фрики, пытающиеся заняться политикой: никому из них это не удается. Никто ничему не учится. Революция – это постоянный образ жизни. Не урок истории. Не вечеринка с наркотиками. Не программа на следующее столетие. Она здесь. Она должна показать всем, сейчас.

– Хорошо, – сказала она.

Камеры снова повернулись к ней, чтобы увидеть, как она обхватывает пальцами пистолет. У нее не было кармана или пояса, куда его можно было бы засунуть, поэтому ей пришлось оставить его в руке. Она удивилась, насколько холодным был пистолет и как быстро он согрелся.

– А как насчет вас, ребята? – сказала она. – Я не буду вас винить, если сейчас вы захотите уйти.

Никто не сдвинулся с места, кроме Дорис, которая уже шла обратно на Сент-Мартинс-лейн в сопровождении своего верного оператора, перед которым она произносила какую-то речь.

– Ты не пойдешь с нами, Дорис? – Айрис позвала ее.

На углу тротуара Дорис обернулась:

– Духом я буду там!

* * *

Отделившаяся группа, теперь уже действительно вооруженная, прокралась к двери на сцену. Айрис, Кит, Санни, Роло и второй оператор выстроились у стены. Трэй постучал.

Через металлическую дверь донесся приглушенный мужской голос:

– Кто там?

– Доставка, – ответил Трэй.

– Мы не открываем эту дверь во время спектаклей, – сказал голос. – Доставки надо делать до начала спектакля.

– Это особая доставка, сэр, – сказал Трэй, и из-за его акцента казалось, что сцену показывают по телевизору. – Цветы для Алиссы Турлоу.

– Подходите к входу. За них распишется кто-то из сотрудников.

– Но, сэр, это от премьер-министра. Официальное письмо.

После долгой паузы раздался звук аварийного рычага. Дверь едва приоткрылась, но достаточно, чтобы Трэй смог просунуть пальцы. Корчась от усилий, он распахнул дверь. Охранника, все еще державшегося за рычаг, он вытащил наружу; когда тот, споткнувшись, оказался на тротуаре, Трэй ударил его локтем в шею, и он упал лицом вниз. Трэй проволокой связал ему руки за спиной, а Санни смастерил кляп из трусов и заклеил охраннику рот скотчем. Затем два маоиста втащили его – хрупкого на вид мужчину в черном костюме, не моложе шестидесяти лет – внутрь. Остальные последовали за ними.

Трэй вел, толкая мужчину впереди себя, как своего рода проводника и живой щит одновременно. Они поднялись по лестнице, на которой мужчина много раз падал, и его пришлось поднимать на ноги, затем резко свернули налево, в узкий проход, ведущий к гримерным. На первой двери было написано имя ее матери. Зная, что в это время она должна быть на сцене, Айрис пинком открыла дверь, и Трэй бросил мужчину на пол комнаты. Освещалась она маленькой лампой для чтения на гримерном столике; основной свет был выключен, и никому не пришло в голову его включить. Услужливый оператор направил свою камеру на ноги мужчины, так что Санни хватило света, чтобы привязать их к радиатору. Наблюдая за этим – за суровостью движений Санни и гримасой страха и боли на лице охранника, – Айрис почувствовала то, чего никогда раньше не испытывала сознательно. Это было не совсем удовольствие, скорее своего рода очищение. Зрелище того, как страдал этот человек, пошло ей на пользу и словно избавляло ее от чего-то плохого. Ее собственные угрызения совести на мгновение отступили, и все происходящее стало не таким ужасным. Что-то, чего не бывало прежде, делалось каждый день, а разница была лишь в том, что в данном случае это делалось через нее. Баланс добра и зла во вселенной, конечная сумма, ничуть не изменится.

Вернувшись в проход, группа одну за другой открыла двери остальных гримерных. Как и ожидалось, комнаты, принадлежащие другим главным актерам – Вирджинии де Курси, играющей Кристину, и Эрику Хамфрису, играющего Яна, – были пусты. Две последние комнаты были больше и принадлежали исполнителям ролей крестьян: одна для женщин, другая для мужчин. Санни стоял перед женской дверью, держа наготове свой муляж винтовки; Айрис прижала пистолет к правому бедру перед дверью для мужчин. Три, два – они распахнули двери одновременно. Айрис услышала крики семи женщин, находившихся в соседней комнате («стучать не учили? кто ты, черт возьми, такой? ограбил магазин игрушек, да? вали отсюда, а то мы кого-нибудь к тебе пошлем»), прежде чем увидела перед собой лица семи мужчин: черные карандашные круги у глаз, морщины на переносице и складки на лбу, недоуменное трепетание ресниц, а затем – раскаты смеха.

Айрис шагнула в этот смех – в печной дым и дурные запахи, которыми он сопровождался, – одним плавным движением подняла пистолет над ухом и нажала на спусковой крючок. Рукой она почувствовала удар током, который пробежал вниз и завершился приятной вибрацией в груди. Закончившись, это чувство оставило после себя непонятную тоску, и у нее возникло искушение выстрелить еще раз, просто чтобы вернуть его. Звуки вылетающей из ствола пули, трескающегося потолка и падающей штукатурки она почти не заметила, хотя, должно быть, они производили впечатление, потому что в соседней комнате женщины замолчали, а в этой – мужчины пригнулись и забились по углам.

– Еще один смешок от любого из вас, – сказала она, – и поедете отсюда на носилках. Понятно? Теперь постройтесь у стены. Давайте, на ноги. Руки за