Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Так ты научился творить чудеса, как теург? — удивленно спросил Коста, тараща на него огромные светлые глазищи.

— Теург из меня не вышел, а чудеса творит Христос.

— Поверю, когда окажусь у отца в Камулодуне на Оловянных Островах.

— Окажешься. И кесарем станешь. Как ты во сне видел — орел спускался к тебе на голову с небес…

— Замолчи! Ты — теург? Ты — гоэт? — отшатнулся от него Коста. — Откуда ты знаешь?

— Ты с ума сошел? — отвечал Панталеон. — Ты мне сам рассказывал!

— Да не мог я тебе расска… — начал Константин и замер на полуслове. — Слушай, это тебе твой Христос, значит, открыл… — вдруг проговорил сын кесаря Констанция Хлора.

— И над орлом в небе, синем-синем, солнце, а на нем слово НИКА, — продолжал Пантолеон.

— Да… так… — вымолвил Константин.

— Так и будет, — веско сказал рыжеволосый вифинец. — Пойдем, я познакомлю тебя с христианами Эрмолаем, Эрмиппом и Эрмократом, и мы обсудим все в подробностях.

— Погоди, — крепко взял за руку друга Константин. — Если так и будет, то христиане станут разрешенной религией — навсегда! Я клянусь тебе.

+++

— Орибасий? А ты что здесь делаешь?

— Это твоего хозяина надо спросить, что он тут делает.

— Дай нам пройти наверх, — продолжал возмущаться Каллист, не обратив внимания на то, что его снова назвали рабом.

— Подожди — постоим немного на лестнице. Что ты молчишь, Кесарий Каппадокиец? Какой ты мокрый. Уж не окрестился ли ты по дороге сюда?

— Что тебе нужно здесь, Орибасий? — негромко спросил молчавший до этого Кесарий.

— Ты завернул в храм мученика Пантолеона? Боюсь, что там теперь уже никогда не будут крестить — с завтрашнего дня там начнутся работы по перестройке его в храм Асклепия Сотера. Ты зря потерял так много времени — для тебя оно так драгоценно!

— Дай нам пройти, — Каллист решительно отодвинул Орибасия.

— Эй, стража! — неожиданно произнес тот — уверенно и насмешливо. Каллиста тут же схватили воины.

— Вели им отпустить моего секретаря, Орибасий, — сказал Кесарий. — Нам надо собрать вещи.

— Мне жаль, но у вас здесь нет вещей, — заметил Орибасий.

— Ты что, сдурел?! — полез на него с кулаками вифинец. Кесарий остановил его.

— Подожди, Каллист… Орибасий! Я хотел бы забрать только свои инструменты и книги. Все остальное — твое. Не волнуйся.

— Нет, не остальное, а все — мое. Твое имущество конфисковано, Кесарий. Зачем тебе инструменты? Ты и без них Галену на ошибки укажешь. Руки возложишь на больных — и будут здоровы. А без клятвы Гиппократа врачом в империи работать нельзя. Последний указ императора.

— От сегодняшнего числа? — ядовито спросил Кесарий.

— Как ты умен… Так что можешь пополнить ряды странствующих лекарей — кому зуб выдрать, кому камнесечение провести. Мы, врачи, согласно клятве Гиппократа, у вас работу не перехватим. Работайте на здоровье! Зарабатывайте хлеб насущный в поте лица!

— Орибасий, — тихо проговорил Кесарий, покусывая нижнюю губу. — Отдай мои инструменты.

— На твоем месте я бы не клянчил казенное имущество, а поторопился бы отъехать из пределов столицы. Тебе надо до захода солнца их покинуть, иначе станешь гребцом на триере. Или землекопом в каменоломне.

— Ты, подлец! — Каллист рванулся к Орибасию, но два легионера заломили ему руки.

— Вот, читай — подпись императора.

Кесарий стиснул пальцы так, что костяшки побелели.

— Послушай, Орибасий, дай мне хотя бы два скальпеля и две иглы, — при этих словах в его горле что-то булькнуло.

— Да я тебе даже Евангелие твое рад бы отдать — но не могу! Приказ, понимаешь! Все теперь казенное! А я — человек на государственной службе, служу императору и народу римскому! Не могу указы нарушать, при всей моей любви к тебе, дорогой Кесарий! Ребята, проводите-ка этого оборванца… и второго тоже!

…Кесарий помог подняться Каллисту — тот яростно выплевывал дорожную пыль и гравий.

— Мерзавец! — прорычал он. — Я тебе это припомню!

Из-за ограды раздался многоголосый смех.

— Хорошо, что я велел постелить на лестнице персидский ковер, — глубокомысленно заметил Кесарий. — Сначала Митродор его оценил, а теперь мы вдвоем. Кажется, все ребра целы. В путь! Поклажи нет, дорога будет проще. Пойдем, друг — пока открыты городские ворота.

Он посмотрел на восток. Небо, нежно-бирюзовое, словно выцветшее от знойного дня, подергивала вечерняя дымка.

Каллист молча пошел за Кесарием по городским улицам мимо роскошных особняков, покоящихся в тени садов. Ветерок доносил запах жареного мяса. Каллист сглотнул слюну. Вдруг он вспомнил что-то важное и окликнул друга.

— Слышишь, Кесарий? У меня есть твоя книга. Ты оставил ее на полу… вчера. Я забыл тебе сказать.

— Книга?

— Вот эта. Ваша, христианская. Это и есть Евангелие?

— Это? — Кесарий нежно взял свиток из рук друга. — Нет, это послание апостола Павла к Филиппийцам… Мама мне дала его в дорогу, когда я впервые уезжал из дому.

Он задумался.

— Слушай, мы его продадим и купим инструменты, чтобы подработать на проезд в Александрию, — сказал он решительно.

— Не вздумай. Я не дам тебе его продать. Подработаем по-другому как-нибудь.

— На разгрузке кораблей, что ли? — усмехнулся Кесарий и продолжил: — Нам нельзя жить в обеих столицах — в Константинополе и в Никомедии тоже. Неужели Александрия тоже входит в число запрещенных городов? Нет, в указе она не названа… Значит, отправимся туда. Надо добираться до какого-нибудь отдаленного порта. Но без денег и еды идти день и ночь — это, знаешь ли, слишком неправдоподобно.

— А если зайти к Митродору?

— Мы не доберемся туда раньше вечера. А его усадьба считается в черте города.

— Проклятый Орибасий! Это он добился дополнительного указа…

Кто-то потянул Кесария за плащ и снова скрылся в листве.

— Эй, что за шутки? — вскричал тот.

— Тише, хозяин, — ответил голос из виноградных лоз. — Это я, Трофим. Идите дальше, не поворачивайтесь ко мне — за вами могут следить.

— Трофим?!

— Вчера вы дали мне вольную, хозяин. Сегодня я все видел и слышал… Я не мог выкрасть ваши инструменты — Орибасий их забрал сразу же…

— Еще бы! — процедил Каллист. — Сделаны на заказ у лучшего мастера.

— Вот вам наш самый лучший кухонный нож — пригодится, он хоть и не такой красивый, как врачебный, но острый, им нарывы можно вскрывать[228]. И вот мой новый плащ — он тоже не так красив, как ваш, но теплый, шерстяной, я его почти и не носил. И вот еще — вы дали мне вчера десять золотых монет —