Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— наказание для тех, кто непослушен родителям, что после свиных рожков непокорное чадо должно будет искупить свою вину вкушением хлеба с водой раз в день к вечеру, и напрасные просьбы и мольбы матери и старшего сына зарезать хотя бы козленка к возвращению непутевого Кесария будут отражаться от слуха епископа Григория, как от каменной скалы в пустыне.

— Что? Какие свиные рожки? Какой козленок? — всерьез обеспокоился Каллист, хватая Кесария за запястье. — У тебя пульс нехороший.

— А, ты же не знаешь про рожки… Ну ладно, забудь. Это я увлекся. Но суть того, что меня ожидает под отчим кровом, ты ведь понял? Кстати, на хлеб и воду посадят и тебя, как совратителя и соучастника. Так что я не могу туда ехать хотя бы из-за любви к тебе.

— Куда же мы поедем?

— В Александрию! — Кесарий простер руку вперед, как император Константин на конной статуе пред ними. — Там у меня много друзей и хороших знакомых… Я учился у знаменитого Адамантия — ты наверняка слышал про него! Иудей, перешедший в христианство, непревзойденный хирург, делавший много операций Антилла![227]

— Я помню, ты часто ему подарки посылал. Конечно, про Адамантия все знают, на Косе мы по его книгам тоже учились. Я несколько раз ассистировал при операции Антилла, но сам никогда ее не делал… — сказал Каллист.

— Я ведь мог бы остаться в Александрии навсегда, — продолжал Кесарий. — Сам Теон, хранитель Великой библиотеки, когда я там учился, приглашал меня остаться, он должен меня помнить! Он приглашал меня помочь ему разобрать некоторые рукописи… И практики там врачебной достаточно, прокормимся… Что скажешь?

— Я никогда не был в Египте… — начал осторожно Каллист.

— Александрия — не Египет, — перебил его Кесарий. — Совершенно греческий город, коптскую речь не услышишь. Это не Мемфис или Гелиополь, где до сих пор есть жрецы Осириса, которые могут читать священные знаки древних египтян. Кстати, у жены Мины, Хатхор, брат — настоящий египетский жрец. Тебе будет интересно побеседовать с ним, его зовут Горпашед — это значит «Гор-спаситель». Но он с небольшими странностями, как большинство египтян, так что не удивляйся… — Кесарий говорил все более и более возбужденно, как человек, нашедший выход из безвыходной ситуации. — Думаю, в Александрии мы будем чувствовать себя, как в Новом Риме — я помню свои годы юности и учебы там! Какое там стечение образованных мужей и гораздо меньше политики! Это несравнимо даже с Афинами, не то что с Новым Римом! В общем, едем. Посмотрим свет, раз представилась возможность. Как ты переносишь плавание на корабле? — вдруг спросил он Каллиста деловито.

Каллист приосанился.

— Мои предки — с Коса, — гордо ответил он. — Море у нас в крови.

— Я имел в виду, тебя не укачивает?

— Нет, конечно, — пожал плечами Каллист.

— Понятно… — с некоторой завистью протянул Кесарий. — Меня, помню, здорово укачало, когда мы попали в шторм, подходя к Константинополю. Я возвращался из Александрии, закончив учебу. Когда на берегу я увидел Григория, я даже сразу его не узнал — так худо мне было. А он как раз вернулся из Афин, тоже морем, как ты понимаешь… Случайно встретились в порту! Его чуть не обобрал до нитки носильщик, тащивший его сундук с книгами — я вовремя вмешался. А мама ждала нас в гостинице — представляешь? Она-то знала, что Григорий должен возвратиться со дня на день — и тут вместо его одного являемся мы вдвоем!

Кесарий начал весело рассказывать о том, как однажды попал в шторм Григорий, и как его утешала вся команда и пассажиры — так сильно он рыдал, что погибает некрещеным среди морских вод. Каллист слушал его вполуха, прикидывая, как уложить инструменты и книги так, чтобы они не заняли слишком много места, и кому доверить то, что невозможно забрать с собой. В столице у него не было знакомых.

— Может, оставим книги и вещи у Митродора? — перебил Каллист друга, начиная волноваться, не является ли такое возбуждение после пережитого признаком начинающегося френита.

— У Митродора? — Кесарий задумался. — Его, кстати, не было сегодня.

— Тем лучше — он не знает, что произошло.

— Можно… Его имение далеко. Если он не в Константинополе, то у нас займет не более двух дней, чтобы с ним связаться.

— Два дня — это немного. За это время как раз разузнаем, какой корабль идет в Александрию.

— Да… Ты прав, пожалуй. Послушай, торопиться нам некуда — давай пройдем через рощу? В обход? Так хорошо… все цветет, весна… птицы поют… Я так жалел, что больше не увижу этого…

Каллист долго смотрел на него, ничего не говоря. Они свернули на тропинку, ведущую к роще.

— Послушай, Кесарий, — неожиданно сказал Каллист.

— Да, друг мой? — Кесарий сорвал ветку черемухи и погрузил лицо в белые лепестки.

— Я понимаю, что это неуместный вопрос, — начал Каллист, колеблясь.

— Ничего неуместного, спрашивай, — повернулся к нему Кесарий. Синие глаза его сияли неземной радостью.

— Я мало знаю о вашем учении, — продолжал осторожно Каллист.

— Достаточно, чтобы доказывать нашим епископам, что они неправильно верят! — засмеялся Кесарий.

— Нет, я не про то… Как тебе сказать… Ты только не обижайся… Ты же христианин?

— Ну да, — Кесарий снова рассмеялся, запрокинув голову и отбрасывая со лба мокрые волосы. — Не полностью, но на пути. Я не крещен, ты знаешь.

— Пусть. Но пред Юлианом ты стоял, как христианин.

— Да.

— Ты понимаешь… Все знают… Короче, христиане не боятся смерти и не любят жизнь, — выпалил Каллист.

Кесарий положил ему руку на плечо и улыбнулся — теперь грустно.

— Я не упрекаю тебя в трусости! — поспешно добавил Каллист. — Я ни в чем тебя не упрекаю! Ты вел себя в высшей степени благородно и прекрасно! Но я думал… вы так хотите умереть… Ну, вот про ваших мучеников рассказывают…

— Нас часто обвиняют в лицемерии, лжи, глупости… ты слышал сегодня.

— Вот, я тебя обидел… в такой день…

— Нет, нет! Я просто думаю, как объяснить тебе… Ты стесняешься спросить меня, вел ли я себя, как христианин, когда радовался, что остаюсь жить, а не иду на плаху?

Каллист молча кивнул.

— Я не знаю, Каллист.

— Как так?! — потрясенно спросил тот.

— Не знаю… Зачем я буду тебе лгать? Я не всегда поступаю, как христианин. Вернее, очень редко поступаю, как христианин. Поэтому и не принимаю крещения.

— Мне кажется, Кесарий, что ты как раз — настоящий христианин! — воскликнул Каллист. — В отличие, скажем, от епископа Пигасия, нашего нового главного жреца. Поэтому я хочу, чтобы ты объяснил мне — вы же любите жизнь, христиане! Почему