Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Каллист в иатрейоне? — спросил Кесарий.

— Каллист врач в порт уехал, провожал молодых врачей, в Александрию и на Лемнос.

— Святые мученики… Что же он меня не разбудил! — воскликнул Кесарий.

— Не хотели они вас будить, очень жаль им было вас беспокоить. Вы же из сената вчера еле живой вернулись!

— Да, устал, конечно, но я очень доволен… хотел их поблагодарить, рассказать… а проспал до обеда, — раздраженно проговорил Кесарий. — Письма есть?

— Три письма всего, — ответил Трофим, подавая их хозяину.

— От Григи! — воскликнул он радостно и менее радостно продолжил: — Так, а это от папаши… а вот это — от Митродора…

Кесарий быстро разломил печать на письме Григория и начал читать, все более и более удивленным тоном:

— «…и что еще скажу? Зачем похоронил ты себя еще живым, отказавшись от Христа? Зачем заставил мать твою плакать о тебе, как Рахиль о чадах своих, злочестивым царем убиенных? Зачем уязвил сердце мое неисцельной раной? Зачем предал наш братский союз во Христе? Зачем заставил меня писать надгробные речи тебе, еще живому?»

— Грига, ты с ума сошел, — пробормотал Кесарий и распечатал письмо отца.

— «Нечестивейший из сыновей, Авессалому поревновавший в оскорблении отца…», — зачитал он из второго письма. — Так, здесь все понятно, — быстро сказал Кесарий и отшвырнул письмо в угол. Со вздохом он вскрыл третье письмо, от Митродора, и стал пробегать его расширяющимися от удивления глазами.

— Барин, вам вина не подать? — испуганно спросил Трофим. — Вы что-то побледнели совсем.

Кесарий со стоном обхватил голову руками и закрыл глаза.

— Святые мученики… — повторял он. — Святые мученики…

— Господин Митродор прибыли, — осторожно сообщил вошедший на цыпочках Гликерий.

Кесарий вскочил на ноги, быстро, без помощи Трофима, надел хитон и бросился встречать гостя.

Митродор, улыбающийся и довольный, стоял на покрытой персидским ковром мраморной лестнице, любуясь статуями нимф.

— Радуйся, о Кесарий! — воскликнул он. — Не знал, что ты так поздно встаешь!

— Знаешь, Митродор, — нежно проговорил Кесарий, все еще стискивая в руке третье письмо, — знаешь, друг мой возлюбленный, что за сон я видел сегодня ночью?

— Что за сон? — оживился Митродор, разворачиваясь к нему всей своей огромной тушей, обмотанной в лиловый гиматий.

— Мне явился Асклепий, Митродор! — воскликнул Кесарий. — И он велел мне передать тебе, чтобы ты не делал ставки на ипподроме, иначе сурово поплатишься!

— Ох, — погрустнел Митродор, — что же ты с таким опозданием мне это говоришь… У меня такое горе… я Лампадион твою проиграл Филогору…

— А еще он сказал мне, Митродор… — перешел на шепот Кесарий, будто ему сдавили горло, — он сказал мне, что хочет научить меня одному приему в панкратионе…

И он ударил Митродора левым локтем в челюсть. Раздался легкий хруст, и секретарь по диспутам осел на ковер рядом со статуей Судьбы-Тюхе.

— Хо-ро-шо… — пробормотал он. — Не слышал о таком. Но… я думал, ты предупредишь… прежде чем показывать!

Кесарий, уперев кулаки в бока, возвышался над ним.

— Не слышал? Еще бы! Это бесподобный, божественный прием, который Асклепий в прошлом показал только Эгестрату из Коринфа, двадцатисемикратному олимпионику! И знаешь, что еще сказал Асклепий Мегалос?

— Что? — опасливо спросил Митродор, вставая.

— Велел упражняться на тебе!

На этот раз Митродор упал в объятия танцующих нимф.

— Эй, ты что?! Ты что?! — завопил он, не на шутку испугавшись.

— У тебя же головные боли были? Жаловался мне? Ну вот, Пэан сказал, что так они быстрее пройдут. Почитай у книдцев! Они в полном согласии с этим![220]

Кесарий нехорошо засмеялся, его белые зубы блеснули в полумраке.

— Послушай, но сейчас не время лечить головные боли…

— А мне кажется, самое время! А еще… еще он продиктовал мне речь, сплошь сапфической строфой! Я ее произнесу перед императором! Завтра! Как хорошо, что ты мне предоставил такую возможность! Такая приятная неожиданность! Ты воистину угадал желания моего сердца!

— Ну… мы же друзья, как-никак, — покраснев от смущения, скромно ответил Митродор. — Я ведь эти списки составляю. Уже на месяц вперед все забито. Знаешь, какие мне подарки приносят, чтобы я поближе вписал? Должностей ведь в государстве не апейрон![221]

Он захихикал.

— Так я тебе должен что-нибудь? — участливо спросил Кесарий, разминая пальцы.

— Нет-нет! Что ты! Это дар дружбы! — воскликнул Митродор и добавил заговорщицки: — Ты знаешь, оказывается, Орибасий тебя не любит, козни всякие строит. Вот я и решил, чтобы твои позиции при дворе утвердить, записать тебя на этот диспут. Как пить дать, Юлиан сделает тебя придворным архиатром, и тогда вы уже на равных будете с этим пергамским зазнайкой.

Кесарий молча смотрел на троюродного брата.

— И вот еще что, — продолжал Митродор. — Император, несомненно, тебя наградит, и мы выкупим Лампадион, а я еще и дам залог для храма Исиды, куда она хочет поступить в младшие жрицы. Здорово я придумал? Филогор против нас двоих не устоит, а, если что, ты императора подключить сможешь! Так что за речь там сапфической строфой?

— О тебе, мой друг Митродор, о тебе — ходатайство к императору. Он будет не в силах противиться Асклепиеву красноречию, уверяю!

— Ты будешь просить, чтобы мне отдали поместье на левом берегу Сангариса? Рядом со строящимся асклепейоном? Как ты великодушен!

— Ну, об этом-то ты попросишь сам! — вкрадчиво сказал Кесарий. — А я, — он повысил голос до крика, — а я постараюсь убедить августа Юлиана, чтобы он поставил тебя главой придворных евнухов! И все хирургию я беру на себя!..

— Ты что, ты что, ты что!.. — Митродор выкарабкался из объятий нимф и бросился за Кесарием вверх по лестнице, но оступился, зацепил ковер и стремительно покатился вниз по мраморным ступеням.

Кесарий ворвался в свою комнату, сшиб зеркало, опрокинул умывальник и упал с размаху на ложе.

— Привет, — осторожно раздался над ним голос Каллиста. — Это ты Митродора с лестницы спустил?

— Ты слышал… все это? — едва переводя дыхание, ответил тот.

— Что случилось? Опять купаемся в Сангарии?

Кесарий сел. На его лице были красные пятна, угол рта дергался в судороге.

— Что с тобой? — испугался Каллист и схватил его за руку.

— Скажи рабам, пусть срочно собирают твои вещи и везут на постоялый двор. Завтра ты можешь лишиться всего, что оставил у меня дома. И сам ночуй сегодня там же.

— Что случилось?

— Что ты мой пульс ищешь? — вырвал свою руку Кесарий.

— Тебе плохо!

— Плохо будет тебе завтра после указа императора о моей казни!

— С ума сошел?! Дай-ка пульс проверю…

Кесарий, выдохнувшись, откинулся на спинку ложа.

— Этот… — тут Кесарий произнес какое-то каппадокийское слово, — Митродор, оказывается, внес