Дассария - Абай Тынибеков

отчётливо осознал, что ему впервые выпадает возможность воочию лицезреть выдающегося властителя, мудреца и непревзойдённого стратега, человека, который вот уже на протяжении более чем тринадцати долгих лет является его постоянным противником, с которым предстоит непростое и судьбоносное общение. Увидев Дассарию, шаньюй поднялся. Его мужественное широкое, скуластое, бледнокожее лицо, испещрённое множеством морщин, возможно, выглядело бы обычным, характерным для большинства престарелых мужчин-хуннов, если бы не его удивительные, наполненные жизненной силой почти бесцветные прозрачно-зелёные глаза. Они источали насыщенный глубоким осмыслением взор, светящийся одновременно и какой-то чистой, почти юношеской задорной лучезарностью, и проницательностью ясновидца, и пытливым умом, и слегка искрящимся лукавством. Пучок седых, собранных на макушке волос длинной прядью спадал ему на спину. Две серебристые косички свисали от висков до груди. Тонкая полоска белёсых щетинистых усов, скрывая верхнюю губу, огибая уголки рта, двумя длинными тонкими кисточками свисала от подбородка. Облачённый в просторные одежды из тонко выделанной мягкой кожи необычного светло-пепельного цвета, он был схож с облаком, легковесным и воздушным. Имея небольшой рост, будучи ниже Дассарии на целую голову, но при этом обладая великолепной осанкой и далеко не стариковской горделивой статью, Мотун выглядел достаточно высоким и моложавым человеком. Он склонил голову в приветствии и жестом вежливо предложил гостю присаживаться по правую руку от себя. Дассария также учтиво склонился перед ним, прошёл на указанное место и опустился на низкое сиденье.

Помимо них в юрте никого не было. Прислуга внесла посуду с водой для омывания рук. Затем стали подавать блюда с едой и напитки. Трапеза проходила в полной тишине. Несмотря на небывалую обострённость чувств, тревожно наполнявших сердце Дассарии с момента прибытия в ставку хуннов, сейчас, как это было ни странно, он не ощущал напряжённости. От шаньюя исходил какой-то расслабляющий душу и тело дух, своей лёгкостью и теплотой очень располагающий к непринуждённому поведению и доброй беседе. Дассария ел с удовольствием, видя, что и Мотун аппетитно поглощает пищу, причём, как он подметил, тот делал это не как напыщенный хозяин, желающий всячески подчеркнуть своё превосходство, а совершенно просто и естественно, подобно любому обычному искреннему человеку, без присущей властителю излишней манерности и изощрённой помпезности.

Время за трапезой пролетело быстро и незаметно, хотя продолжалась она довольно долго. Прислуга навела порядок и ушла. Появился юноша-переводчик и тенью встал за спиной шаньюя.

– Скажи мне, царь Дассария, ты ведь прибыл ко мне с целью заключить со мной мир, так почему же ты не поверил Куту сянь-вану и не стал с ним затевать разговора об этом? – будто возобновив прерванную беседу, начал Мотун, опускаясь на мягкие шкуры и приглашая Дассарию последовать его примеру.

– Ты прав, шаньюй хуннов, я не поверил ему, но это сейчас не так важно. Я полагаю, что войну между нами нужно прекратить. Слишком много горя принесла она нашим народам, да к тому же стала бессмысленной. Прошло уже столько лет, и мне кажется, что наступила та самая пора, когда люди, устав от этого страшного, изнуряющего испытания, хотят жить без него, имея возможность спокойно растить детей, заниматься мирным трудом и наконец наладить добрососедские отношения с теми, кто стал уже давно известен и хорошо знаком как старый товарищ. Ты наверняка помнишь о том, как каждый юнец в детстве дрался с соседскими сверстниками, всякий раз после очередной победы или же поражения в стычках радуясь или злясь, соразмерно с возрастом наивно считая соперника вечным врагом, иногда из-за этого принося глупые клятвы мести. Но проходили годы, они подрастали и из прежних противников превращались в истинных друзей, плечом к плечу защищавших родные очаги. У всякого разумного действия всегда должен быть такой же исход. Всему есть определённый предел. Любое превосходство, если его не ценить и не оберегать, может незаметно превратиться в проигрыш, и тогда запоздалое желание вернуть его способно извести человека, ослепив его яростью и обуяв горечью сожаления об упущенной возможности достойно находиться на высоте. С каждым днём оно будет всё сильнее затягивать в пучину мнимой несправедливости, уводя от истинной цели и отнимая последние силы. Я уже не в тех летах, чтобы размышлять правильно, а поступать вопреки своим думам, потому и предлагаю заключить мир между нами. Ни мне, ни тебе не ведомо наше будущее. Вполне возможен приход общего для нас врага. Тогда как нам быть? Наша рознь только ему станет выгодна и гибельна для нас обоих. Мы уже за все эти годы привыкли к такому, пусть своеобразному, но всё же соседству, да настолько, что и набеги в земли друг друга совершать становится делом совестным, словно не властители мы, а воры. Не лучше ли для всех нас честно и без каких-либо условий открыть границы, тем самым начав истинное сближение наших народов? Мы, саки, никогда и никуда не уйдём отсюда. Вы, похоже, тоже довольны нынешним своим положением. Коль возникла неизбежность быть нам рядом, жить по-соседски, то и противиться этому я не вижу смысла. Это всё, что я хотел сказать тебе, шаньюй Мотун, – Дассария подождал, пока юноша переведёт его слова, после чего посмотрел в глаза властителю хуннов.

Шаньюй ненадолго задумался, затем улыбнулся и произнёс:

– Я долго пожил под этим небом и должен признаться в том, что ты, царь массагетов Дассария, действительно дальновидный властитель и заботливый правитель. Мне по душе все твои помыслы относительно нашего соседства. Скажу тебе больше. Они полностью совпадают с моими думами о будущем, касающемся нас обоих. Я согласен на мир с тобой и с твоим народом. Своих решений я не меняю и завтра же объявлю об этом всем хуннам. Пожалуй, это событие самое важное из оставшихся в моей судьбе.

Они замолчали, обдумывая всё сказанное и услышанное.

– Царь Дассария, хочу задать тебе один вопрос, и если ты не пожелаешь на него ответить, то я пойму и не обижусь. Возможно, он коснётся самого сокровенного в твоей душе. Мы с тобой оба правители над своими народами и по этой причине должны отчётливо представлять их ближайшее будущее. Но всё же важнее для нас попытаться заглянуть гораздо дальше. Так можешь ли ты сказать мне, каково твоё видение будущности своей страны, или хотя бы поведать мне о том, какой хотел бы видеть её в своих мечтах? – нарушил тишину шаньюй.

– Ты прав, шаньюй Мотун, мы властвуем над своими людьми и землями, и не думать о том, к чему мы их приведём – к упадку или процветанию – мы не имеем права. Когда-то, в свои былые молодые годы, где-то в глубине души я