Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

нелегко отворачивает назад. Длинные линии, сильно потрясенные и со многими брешами ускорили движение вперед. Теперь они шли не легким шагом, но выигрывали дистанцию короткими, петляющими рывками. Через несколько минут передовые продвинулись к траншеям на расстояние броска; некоторые из нас продолжали стрельбу в упор, другие закидывали англичан гранатами. Британские метальщики ответили своими ручными бомбами, вражеская пехота ударила в штыки. Поднялся неописуемый шум. Выкрики приказов, пронзительное – с каждым продвижением – британское «ура» перекрывали яростную, неумолчную винтовочно-пулеметную стрельбу и сильный гром артиллерийских выстрелов и снарядных разрывов. Ко всему этому добавляли стоны и вой раненых, крики о помощи, последние хрипы умирающих людей. Снова и снова широкие цепи английской пехоты разбивались о германскую оборону подобно прибою – они набегали и уходили назад. Атака была удивительным зрелищем беспримерных геройства, неустрашимости и упорства обеих сторон».

Из четырнадцати британских дивизий, поднявшихся в атаку, только пять добрались до немецких позиций и вошли в соприкосновение с противником. Остальные были остановлены на нейтральной полосе, перед колючей проволокой. Лишь на правом фланге британцы захватили небольшие участки германских окопов близ Тьепваля и удержали их до наступления темноты, невзирая на яростные контратаки немцев.

К концу дня потери британских войск составили 57 000 человек – треть из них убитыми. Некоторые полки перестали существовать. 1 июля 1916 года стало самым кровавым днем в истории британской армии. Потери германцев были вдесятеро меньшими.

Пять французских дивизий, в отличие от союзников, оказались более удачливыми. Они не вели длительной артподготовки, поэтому немцы были застигнуты врасплох. Французская пехота с ходу захватила всю первую линию вражеских траншей, однако конечная цель атаки – городок Перонн – осталась недосягаемой.

Несмотря на чудовищные потери британской армии, Хейг был преисполнен решимости возобновить наступление в самое ближайшее время. Он верил, что неприятель, «несомненно, сильно потрясен». Союзники пробовали на прочность германские укрепления в течение всего июля. Пехота превратилась в таран, которым по 10—15 раз ударяли в один и тот же участок германских окопов, чтобы в результате продвинуться на несколько сотен метров. «Локальные атаки, – пишет Черчилль, – возобновлялись с каждой подачей на фронт двух-трех дивизий и прерывались на время после их истребления». Захлебнувшись своей кровью, союзники добились только того, что немцы были отодвинуты на два-три километра. Победителям достались несколько деревень и высот.

Немцы вели сражение на Сомме с постоянной оглядкой на восток. «Положение в Галиции, – пишет Фалькенгайн, – заставило нас отказаться ответить на неприятельское наступление контрударом, предполагавшимся быть осуществленным в большем масштабе». И далее: «На западном театре сила неприятельского удара, дошедшая на Coмме до крайнего напряжения, была сломлена. И если мы оказались не в состоянии положить конец этим атакам и своим контрударом закончить все нашим успехом, то это было исключительно только следствием неожиданного крушения Австро-Венгерского фронта в Галиции».

Гинденбург также свидетельствует: «Русские атаки временами ставили нас в критическое положение. Мы не могли думать о решительном наступлении у Вердена или на Сомме. В Галиции мы должны были удерживать русских любой ценой…».

Соотношение потерь на Сомме между тем началось постепенно выравниваться, так как Фалькенгайн в специальном приказе потребовал от своих войск вернуть каждую пядь потерянной территории. Непрерывно организуемые контратаки стоили германской армии большой крови. К 31 июля немецкие потери на Сомме приблизились к 160 000 солдат и офицеров, убыль союзных войск составила свыше 200 000 человек. Сражение превратилось в кровавое состязание, подобно Верденской бойне.

VIII

На Востоке между тем на смену измочаленным дивизиям Линзингена приходилось срочно изыскивать свежие резервы. По свидетельству Людендорфа, «это был один из тяжелейших кризисов на Восточном фронте… Мы рискнули еще больше ослабить наши силы [севернее Полесья], на это же решился и генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский[150]. Несмотря на то, что русские атаки могли в любой момент возобновиться, мы продолжали выискивать отдельные полки, чтобы поддержать левое крыло армии Линзингена северо-восточнее и восточнее Ковеля. Если бы это крыло откатилось еще дальше, то трудно даже себе представить, что бы с нами случилось. Протекали очень тревожные дни. Мы отдали все, что могли, и знали, что если противник нас атакует, то нам неоткуда ждать помощи».

Моральное состояние русских войск, напротив, было превосходным. Полковник Генерального штаба Михаил Гордеевич Дроздовский, служивший на Юго-Западном фронте, писал домой: «Несмотря на частичные неудачи, которые время от времени выпадают на долю наших армий, в общем дела идут хорошо… Самое важное, конечно, то, что у немцев окончательно вырвана из рук инициатива согласованными действиями союзников. Немцы уже нигде не наносят ударов, они только отбиваются… и положение наше, в общем, настолько прочное, резервы так велики, что никакие активные попытки противника, буде ему удалось бы что предпринять, уже нам не страшны… Можно думать, что наступил перелом».

Увы, все надежды на перелом в ходе войны рухнули вместе с провалом долгожданного наступления Западного фронта на Барановичи. Наспех организованное и бездарно проведенное, оно напоминало, скорее, демонстративную атаку, чем грозный удар на главном стратегическом направлении.

Огромной массе ударной русской 4-й армии (больше 340 000 штыков и сабель) противостояли четыре корпуса (три австро-венгерских и один германский) армейской группировки «Войрш» – всего около 80 000 человек. Русская пехота ударила на позиции австро-германцев 3 июля, за два часа до рассвета, вынырнув из густого тумана под самым носом у противника. Довольно быстро ей удалось ворваться в передовые окопы почти на всем фронте атаки. Однако уже к вечеру неприятель отбросил русских назад. Тем не менее командующий армейской группы генерал фон Войрш, знавший о подавляющем численном превосходстве наступавших, считал положение своих войск очень тяжелым.

Атаки возобновились наутро, но имели уже гораздо меньший успех, так как русские резервы вводились в бой несвоевременно и разрозненно. Противнику почти всегда удавалось отбить их одним артиллерийским и пулеметным огнем. Вскоре наступил момент, когда о прорыве больше никто и не думал, командование 4-й армии требовало новых атак, скорее, для отчета, нисколько не надеясь сломить противника. Спустя неделю наступление окончательно захлебнулось. Верховный Главнокомандующий император Николай II 10 июля записал в своем дневнике: «День простоял серый. В общем, известия пришли хорошие; только под Барановичами не клеится, все наши действия происходят неумело, разрозненно, и поэтому молодецкие войска несут тяжелые потери».

Войрш попытался перехватить инициативу, однако контратаки его потрепанных дивизий были отражены. К середине июля на всем фронте под Барановичами наступило затишье.

В бесплодных атаках русские потеряли до 80 000 человек, урон австро-германцев не превышал 25 000.

Только теперь, когда Эверт фактически сорвал стратегический план летней кампании, Ставка официально передала главный удар Юго-Западному фронту.