Тума - Захар Прилепин

…то множилось горе.

…петух, вскочив на плетень, сам себя не узнавая, тоскливо закукарекал.

Заслышав конский топот, без спешки сгрёб ногой куриные кости, тут же затерявшиеся в золе.

Подобрал свой топор. Легко заскочил в сени ближайшей, едва дымящей избы, и сразу стал на месте: под ногами слишком скрежетали горелые полы.

…трусили, расслышал, три коня.

Ногайцы б никогда так не шли: каждый из них ходил всегда на двух, а чаще на трёх конях – а чего тут было делать одному ногайцу?..

Степан выглянул из-за косяка на дорогу.

…не обманулся: то были земские ярыги, трое, с пиками у стремян, при саблях, при луках.

Красные, стрелецкого покроя, кафтаны с вышитыми на груди, одна слева, другая справа, крупными буквицами «З» и «Я».

Сплюнув горькую слюну, шагнул им навстречу.

Поначалу ярыги и не увидели его.

Разглядев же, все трое, всяк по-своему, дрогнули – один вдруг начал заворачивать коня, другой ошарашенно растаращился, третий, крестившийся при виде очередного мертвяка, забыл донести крест до левого плеча.

Никак не схожий с местным погорельцем, в хорошем кафтане и в сапогах, Степан, чтоб никого не пугать, мягко, не слишком далеко от себя, бросил топор.

– Здорово, служивые! – крикнул.

Ярыги, застыдившись своего страха, как преобразились. Борзо к нему подъехали, перекрыв конями с трёх сторон. Один оголил саблю, и держал на весу, как и вправду собрался рубить.

– Кто таков? – спросил другой, с безгубым, как дырка, ртом.

– Пошто пришёл досюда? – крикнул, перебивая, третий.

– Зато́пчете так, православные… – без вызова сказал Степан, касаясь руками то одного коня, то другого.

– Не тронь! Не тронь! – покрикивали на него.

Чекомас безгубый спрыгнул с коня. Ткнул Степана нагайкой в грудь:

– Ответствуй приказным, откуль тут торчишь.

– Донской казак низовой, годовой обетник, возвращаюсь с монастыря Соловецкого, отпускная при мне.

– Пистоль есть?

– Грамотку-то станете смотреть?

– Украл, поди. Пистоль есть, спросили?

– Нет пистоля.

– Нож есть?

– Ты ж его видишь.

– Дай сюда.

– То мой нож.

– Давай, приказной тебе говорит, оглох? – прикрикнул ярыга с коня.

Степан вынул из ножен свой добрый нож, держа перед собой за самое остриё рукоятью вверх.

Тот, что ругался с коня, выхватил и тут же начал разглядывать.

Даже у коня его глаз косил бесновато.

– С Таврии краденый? – довольно спросил, не сводя с ножа глаз.

– В поиске взят у мёртвого янычара, – ответил Степан без бахвальства.

– Чего он помер-то? – засмеялся ярыжка с ножом. – Старый был?

Второй конный, заглядываясь на нож, тоже засмеялся, и лишь третий, не выпуская нагайки, свободной рукой лапал Степана по груди, по бокам, теребил пояс. Попросил обернуться: спину и зад тоже обстучал.

– Попрыгай, – велел.

– Пошто?

– Попрыгай, велю.

Степан развернулся к нему, покачался с ноги на ногу.

– Мыслишь, я золотишком полон, и оно забренчит? – спросил.

– Помалкивай! – выпучившись, крикнул ярыга, и снова захлопал по степановым бокам. – Тут чего?

– Помалкивать или отвечать? – спросил Степан.

– Тут чего?! – пуще, будто оглохший, заорал ярыга.

– Писаный вид, грамотка отпускная, – словно не слыша его крика, спокойно отвечал Степан. – Станешь смотреть аль нет?

Ярыга недовольно кривился.

– Топор умыкнуть себе хотел? – спросил, отступив и оглядывая Степанов кафтан.

Степан не ответил.

– Куды топор понёс? – повторил, снова срываясь на крик, ярыга.

– О чём так кричишь, служивый? – спросил Степан. – Слышу ж всё… Подобрал на случай, когда б ногаи вернулись.

– Чего ж ты не побил их?

– Не застал.

Безгубый ярыга осклабился, издеваясь.

– Давно тут принюхиваешься? Конь где твой? Кто с тобой?

– Перед вами явился… Вон с той горки, пешим. Един.

– Не брешешь ли? А не с ногаями ли ты зашёл сюда? – ярыга снова ткнул Степана нагайкой в грудь.

– Пошто пихаешься всё время? – спросил Степан, поворачиваясь боком. – Я ж ответствую: обетник, иду с обета, пеший, грамотку поглядишь?

– Сапожный нож есть? – вспомнил ярыга, разглядывая червчатые Степановы сапоги.

– Нет.

– Сымай сапоги.

– Православные, чего ж вы, братцы мои? – от души удивился Степан.

– Никто тебе тут не братец, – ответил ярыга; глаза у него были блёклы, бесстыжи, а тонкий ус над безгубым ртом шевелился, даже когда он молчал. – Про какие поиски плетёшь нам? Гребцом, поди, ходил, в кустах лодки стерёг? Слухай, что глаголю! Я ходил на поиски, ясно? Поболе твоего!

Степан смотрел на ярыгу пристально, как на загадку.

Тем временем и второй из них, тот, что забрал у Степана нож, спрыгнул с коня. Оказался у Степана за спиной:

– Сымай сапоги, велели ж. С нами пойдёшь до тюрьмы. Солёный, давай вязать его…

– За что ж, православные? – изумлённый, дивился Степан, оглядываясь и разводя руки в локтях, чтоб, если тронут, не даться.

– Погубленные лежат вокруг, деточек порешили, а ты копошишься тут, вор! – крикнул ему в самое лицо, раззадоривая себя, безгубый ярыга.

– Я не вор, – ответил Степан, не моргая.

Он слышал своё сердце, которое не торопилось, но, напротив, будто замедлилось.

– Сымай сапоги, вор! – завопил над самым ухом ярыжка, стоящий позади. – Не то порежу!

Тот, что оставался на коне, объезжал Степана, занося саблю для удара.

– Вы ж государевы люди, пошто своеволите? – Степан, переводя взгляд с одного на другого, переступал по кругу. – На то ли вы поставлены?

– Бумагу твою пожжём в огоньке, а тебя тут и зароем, – глухо ответил тот, что на коне.

Степан, наконец, догадался.

– …откупиться от вас, что ль?.. – спросил, простоватясь, всё никак не веря в творящееся с ним.

Все трое разом стихли.

Конный разулыбался:

– Эка бестолочь. А ещё казаком сказывается.

– Верни нож, – Степан оглянулся к стоящему позади него.

– Ещё чего дать? – спросил тот. – Сабельку?

– Верни, для тебя ж.

Ярыга, стоявший напротив Степана, догадавшись, поддержал его:

– Дай. Надобен ему, – и сделал шаг назад.

Приняв возвращённый нож, Степан взрезал подкладку кафтана, нашёл монеты, выхватил, зная вес, две на ощупь. Протянул стоявшему напротив ярыге.

Тот скривился.

Поглядывая в сторону, велел:

– Не суй в руку. Положь вон, в сажу.

Степан, не нагибаясь, кинул.

– Мало, – сказал с некоторым сожалением конный, словно бы и не прося, а дивясь на неурожай.

Степан, ощущая униженье, комом встрявшее посреди дыханья, порыл за подкладкой ещё. Кинул в сажу, попав в прежнее место, ещё одну, потяжелей, монету.

– Ну вот, слава богу… Ступай куда шёл, казаче, – ласково повелел ему конный.

Степан не трогался с места, оглядывая ярыжек.

– Как помолился-то? – спросил конный. – Сказывают: большой монастырь, Соловки-то?

– Что вороны, что вы, – сказал Степан. – Разве что не каркаете.

Ярыги и не подумали осердиться. Молча ждали, чтоб он, наконец, ушёл.

Степан сплюнул и побрёл в сторону далёких дымных столбов.

Рябинка-карлица стояла у