Тума - Захар Прилепин

Мевлюдка, завидев малого, тащил скорее к себе. Переодевал в сухое, тёплое:

– Опять поругался с тятькой Иваном?..

– Зз-ой! – мрачно делился Фролка.

– Ай, люб-ба! – отвечал Мевлюд.

…Матрёна успела за год, пока Степан ходил на богомолье, родить дочку.

– Забегала к Фролке, – рассказывал Степану Мевлюд, – по три раза на день! Да Фроська, – здесь Мевлюд перешёл на шёпот, хоть никого рядом не было, – была ей не рада, всё гнала, как увидит!.. Ныне ж Матрёна, токмо ежли на базар бежит, заглянет. Али ж молит меня привесть Фролку тудой… Полны жменьки ему, петушков да азовских сладостей, наложит, и всё ревёт, у-у… – Мевлюд передразнил Матрёну, потешно скривив круглое лицо.

Нестриженый, раскудрявый, прехороший собой, Фролка весь разговор топтался подле Степана, заходя то с одного бока, то с другого. Розовые его щёки были в чёрной, налипшей пыли и паутинках – словно леденцовая сладость с него не могла смыться никакой водою.

Степан прихватил его за горячий, пушистый затылок и поскрёб сахарную щёку.

– Тебя заварить – сироп выйдет, – засмеялся.

Фролка в ответ весело трепетал солнечными ресницами, которые, казалось, мелко стрекочут, как бабочкины, пойманные в кулак, крылья.

Мевлюд рассказал, сколько казаков сгибло в минувший год.

В числе их был и муж Грины Кочневой.

– Ноне Гринка – жёнка Прошки Жучёнкова! – выпалил Мевлюд.

– Да как так? – не поверил Степан.

– Так, – твёрдо отвечал Мевлюд. – Прошка с Кочневым Ермолаем московских купцов дурят. Сбывают церковну рухлядь им. У цыган купят, а купцам врут: то с царьградских церкв святыни. Прошка ко лжи гораздый, собака!..

…ещё рассказал Мевлюд, что поп Куприян – больше не поп.

Что новоизбранный патриах Никон прислал своей волей другого священника в черкасский городок окормлять казаков.

– А батюшка Куприян что?

– Пойду, говорит, в казаки теперь, – отвечал Мевлюд.

…рассказал также, что Иван разругался с Васькой Аляным.

Случилось такое: пили Васька с Иваном до зорьки. Аляной, едва рассвело, ушёл; Мевлюд как раз вставал.

И часа не прошло, как Васька вернулся и, встав на баляснике, в Иваново оконце затрубил в самый огромный рог, забранный Васькой на рати с азовцами.

Иван едва не вышиб с перепугу дверь. Его ж Аляной спрашивает:

– Рыбалить же ж порешили… Не прихворал, Вань?

…рассказал ещё, что у деда Лариона померла его турская бабка. Ожидали, что и он вослед преставится. А дед на девятый день, как схоронил бабку, двинул пешим в Донской монастырь.

Ванька Черноярец хотел проводить, но дед внука погнал.

В монастыре теперь – дошёл-таки.

…каждая Мевлюдова сказка была – хоть до ночи про неё говори.

Ну и проговорили.

Фролка заснул у Степана на коленях.

Степан с Мевлюдом так и сидели за столом, пока не зашёл, в ночи уже, Иван.

Степан к тому времени был собран.

…в утро на девятнадцати стругах одна тысяча семьсот казаков, и братья Разины средь них, отбыли на поиски в Сурожское море.

Между Судаком и Балаклавой – их казаки именовали Сугач и Балакны, – в прибрежном селенье взяли без боя пятьдесят крымских ясырников. Остальные жители бежали.

Море стало неспокойно – и казаки заночевали в пустом селенье.

Степан с Иваном, да Серёга Кривой заселились в длинную, с плоской крышею, татарскую избу, прислонённую задом к горе.

Лишь первый час там пахло чужой жизнью, но скоро её перебили иные запахи: пороха, дёгтя, пота.

…как настало утро, приметили на коричневой горе собравшееся в окрестностях ополчение: под две сотни пеших, при топорах и пиках, иные с луками, и с ними три десятка конных татар, должно быть, прибывших из глубинных земель Таврии.

Казаки не слишком опасались.

Окажись крымцев слишком много, подожгли б деревню и ушли морем вдоль берегов.

Если кто из крымских охотников приближался на выстрел – казаки били с луков и ружей.

Крымчаки кричали с гор, ругань сносило ветром.

Казаки дразнили их, но вскоре та забава прискучила.

Расставив караулы, вовсе забыли про татар.

…непогодь миновала.

Солнце парило, раздувая огромные раскалённые щёки.

Струилась синяя рябь моря. Мрели заросли дикого винограда. Высились тонкие тополи.

Дробно, как жестяные бубенцы, трещали цикады.

Ярко-зелёные виноградники напоминали баранов, идущих друг за другом в гору.

Казаки зажили как местные.

Развязали баб-ясырок, велев готовить казакам татарские угощения и ухаживать за скотиной, чтоб не орала.

Носили войлочные, найденные в избах шляпы. Рылись в крохотных татарских сарайчиках, постигая, какое у них здесь хозяйство.

Во всякое утро море заново выходило из тумана, расстилая свои бирюзовые покрывала. Берега здесь были усеяны галькой. Тишайшие морские воды полнились крабами и всякой рыбой, видной на большой глубине.

Мир лежал благостен и чуден.

Скрипели ветряные мельницы.

Разодетые в яркие одежды ясырки месили в огромных тополиных корытах тесто. Пекли казакам хлеб в куполообразных печах, пристроенных к домам. Готовили кобете и бурму.

Хлеб лежал в медных тазах и, остывая, пах.

В плетёных корзинах ясырки носили снедь до казачьих караулов.

С гор, недвижимые, глядели на них отцы, мужья, чада.

Ветер едва задувал. Каждая улочка становилась к полудню будто казан на огне.

Никогда не оставаясь без дела, татарки сушили яблоки, сливы – уже не для себя, а для тех, кто вернётся в селенье, когда их уворуют отсюда навек.

…полуголые, грея жуткие раны свои, казаки сидели у моря, ленясь даже перешучиваться. Пили кислое ледяное молоко. Лакомились мёдом. Курили татарские трубки.

Словно очутились заживо в раю – и расхотели возвращаться обратно.

Глядели на далёкие, переливающиеся всеми цветами яшмы, скалы, испещрённые жуткими лиловыми трещинами. На кривые сосны, невесть как прижившиеся на этих скалах.

Устав от жары, разбредались по татарским домам, отсыпались впрок.

…другие же, взяв ясырных рыбаков, уходили на рыбный лов. Степан – тоже; сидя в лодке, вглядывался в чудесные берега, вспоминая: в сю зиму он бил на льдинах тюленей – запасал мясо для соловецких монахов, а теперь дивился, как, вдруг явившиеся, перекатываются по волнам, словно крутя подводную мельницу, дельфины.

…вечером жарили на крымском каменистом берегу рыбу.

Без вина осовелые, лоснящиеся от жира, казаки молча смотрели на обильную звёздную икру. Шумели кипарисы. Море перекатывало голыши, как тяжёлую свинцовую дробь. Горы, казалось, становились ближе, окружая селенье.

…в очередное утро казаки исчезли, как и не было их.

Медленно, ожидая подвоха, татары спустились по нескольким тропкам с гор.

Встали у самого края селенья, вглядываясь, слушая, принюхиваясь.

Одинокая, блея, бегала недоенная с утра коза.

…казаки переплывали из тумана в туман, подходя к берегам, лишь чтобы набрать пресной воды.

Исхудавшие, молчаливые, безоговорочно доверявшие чутью атамана, шли неделю за неделей вдоль