Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

Она чувствовала его настойчивые пальцы, и каждое прикосновение обжигало ее огнем. Волны жара расходились от ее промежности, которая стала влажной, по всему телу. Его палец нырнул в самый ее источник и скользнул вверх вдоль мягкой набухшей ложбины. Пальцы жгли огнем, пока не коснулись крошечного бугорка. Ее спина выгнулась, и девушка прикрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Казалось, в этом месте сходились все нервы ее тела. Здесь была сосредоточена вся ее сущность.

От нежных прикосновений напряжение росло. Она снова всхлипнула, качаясь на волнах охватившего ее экстаза. Выгнув спину, она напряглась, желая одновременно, чтобы это продолжалось и чтобы это поскорее закончилось. На пике чувств пришло чистое, неподдельное наслаждение. Когда оно схлынуло, они лежали вдвоем, тяжело дыша, обессиленные и беспомощные. По ее телу от промежности до кончиков пальцев все еще прокатывались волны тепла.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Странника, лежавшего лицом к ней. Тот улыбался, будто озорной мальчишка, только что выкинувший отличную шутку. Она улыбнулась в ответ и, протянув руку, кончиками пальцев коснулась его щеки. Вспомнив кое-что из прошлой жизни, она притянула его к себе и коснулась губами его изогнутых чувственных губ.

Он отпрянул и чуть поморщился, словно пытаясь понять вкус поцелуя, потом поцеловал ее в ответ. Он принялся слегка щекотать ее, пока она не повернулась и не обхватила его руками, чтобы заставить прекратить эту пытку. Так они и лежали, переплетясь телами, и сердца их бились в унисон.

Наконец он заговорил:

— Ты поедешь со мной?

— Если пообещаешь мне две вещи.

— Какие?

— Ты позволишь мне ходить с тобой в набеги.

— Когда захочешь.

— И когда-нибудь мы снова этим займемся.

— Уж этим-то мы будем заниматься часто. Да мы и сейчас еще не закончили.

Прижавшись к нему, она почувствовала движение его напряженного члена. Уткнувшись лицом между его шеей и плечом, она прошептала:

— Странник, мне страшно.

— Не бойся. Мы не будем спешить. Я сделаю тебе больно лишь однажды и больше никогда.

Спустя два дня, вскоре после рассвета, Надуа сидела с семьей в типи своего отца. Они приготовили еду и позавтракали, словно вокруг не происходило ничего необычного. Но до Надуа доносилось стаккато женских голосов — «Ли-ли-ли-ли!» Крики становились все громче, и, по мере приближения Странника, к ним присоединялись все новые голоса. Он шел с лошадьми, чтобы выкупить Надуа у Рассвета, но едва ли это могло стать причиной такой суматохи. Мужчины хриплыми голосами отпускали добродушные шутки, дети радостно шумели. Интересно, сколько лошадей он приведет? Рассвет, наверное, знал, но не обмолвился об этом ни словом. Лицо его сохраняло безмятежное и непроницаемое выражение, сводившее с ума. Шум на улице перерос в настоящую бурю. Надуа почувствовала, как вспыхнули лицо и шея. Она покраснела и благодарила судьбу за то, что от нее не требовалось показываться на глаза. И тут она услышала мерный стук подков. Она попыталась по слуху определить, сколько же там лошадей. Румянец становился все гуще. Три женщины — Надуа, Разбирающая Дом и Знахарка — переглянулись. Рассвет уставился в землю, стараясь скрыть слабую улыбку.

— Сотня лошадей, — будничным тоном сказала Знахарка — ее слух был острее, чем у остальных.

— Не может быть! Никто никогда не платил столько лошадей за женщину! — Надуа тоже определила количество животных, но не могла в это поверить.

— А Странник платит, — сказала Разбирающая Дом.

Не в силах сдержаться, Надуа оттянула край плотной завесы из шкуры и выглянула в узкую щель. Ей показалось, что снаружи целая конская река вышла из берегов и затопила деревню. Лошади теснились в проходах между типи. Тут были и гнедые, и каштановые, и вороно-чалые, и лошади цвета ржавчины, и маленькие коньки, цветом напоминавшие лису, и серо-стальные, и пегие…

Надуа с волнением вглядывалась в эту процессию, пока в поле зрения не показался Странник. Она медленно сдвигалась в сторону, чтобы не упустить из виду, как он едет по направлению к типи. Внутри нее все кипело от волнения, гордости, смятения и желания. Одетый в лучшие одежды, он был прекрасен. Но мысленно она представляла его в самом лучшем виде — нагим.

Пока Испанец подгонял отставших лошадей, Странник погрузил дары на лошадь, которую вел на поводу, и привязал ее отдельно от остальных. Эта лошадь была лучшей в табуне, буланой масти, напоминавшей шкуру молодого койота, с черными ногами и хвостом и черной полосой вдоль хребта. Это был подарок для Надуа.

Потом, не проронив ни слова, Странник развернулся и уехал вместе с Испанцем. Рассвет выждал подобающее время, потом подождал еще и наконец вышел. У него было своеобразное чувство юмора, такое тонкое, что многие и не подозревали о его существовании. Заставить всю деревню считать, будто он отвергает невероятное предложение Странника, было вполне в его духе.

Когда Надуа уже вся извелась от нетерпения, он жестом приказал ей выйти. Вместе они согнали лошадей в табун и повели их на пастбище к собственному табуну, где и выпустили пастись. Рассвет согласился, чтобы Странник стал его зятем.

Вечером, когда солнце клонилось к закату, Странник пришел за невестой. Они пошли рука об руку к гостевому типи, в котором он жил. Она широко шагала длинными ногами, стараясь не отставать от него. Стук ее сердца, казалось, был слышен сквозь приглушенный шум лагеря. Все вокруг побросали работу и смотрели на них, и Надуа почувствовала, что снова покраснела. Она испытала огромное облегчение, когда они вошли в типи и кожаная дверь скрыла их от любопытных глаз.

Прежде чем подвести ее к ложу из толстых и мягких бизоньих шкур, Странник протянул ей серебряное зеркальце, которое носил с собой семь лет. Он внимательно наблюдал, как она взяла зеркальце в руки и стала рассматривать его, ощупывая пальцами выпуклый узор, точно так же, как когда-то он сам рассматривал это зеркальце во дворе разоренного форта. Он пытался найти в ее лице следы воспоминаний о том дне, когда его люди убивали ее людей. Она с благодарной улыбкой посмотрела на него, и напряжение отступило.

Она молча подошла к нему, и он обнял ее. Прижавшись щекой к его груди, она гладила его талию и бедра. Они стояли, слегка покачиваясь, закрыв глаза и полностью растворившись в своих чувствах. Их переполняли тепло и радость от того, что они были вместе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОСЕНЬ

На равнинах чувства обостряются, и человек начинает понимать всю прелесть бытия.

Полковник Ричард Ирвинг