Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

— А тебе из мальчишек кто больше всех нравится?

— Никто.

— Тогда из мужчин. Кто из них тебе нравится?

Надуа, сложив ладони под головой, притворилась, будто изучает нависающие над ней ветви дерева.

— Я об этом не думала.

— Нет, думала. Ты ждешь Странника.

— Не жду! — Надуа резко села.

— В этом нет ничего плохого. Он стоит того, чтобы его ждать.

— Я не жду никого. И он уж точно не ждет меня. Наверняка он уже женился.

— Он говорил, когда вернется?

— Через два года. Или через три.

— Значит, у него еще есть время. Раз он сказал, что приедет, значит, приедет, — сказала Имя Звезды. — Можешь быть в этом уверена.

— Я могу быть уверена, что не интересую его. Я ребенок. Никто.

— Хватит болтать. — Имя Звезды улыбнулась, встала и сбросила накидку. — Побежали наперегонки к реке! Проигравший готовит обед на всех!

Зима прошла, и небо из серого стало голубым, а бурые равнины покрылись зеленоватым пушком. Аромат цветов наполнил воздух, и Надуа каждый вечер подолгу лежала без сна, наслаждаясь их благоуханием. Земля и люди праздновали наступление весны. Но по мере того как дни становились все теплее и длиннее, а холмы из-за обилия цветов все больше напоминали разноцветное море, Надуа становилась все грустнее. Пока ее семья мирно спала, она беспокойно ворочалась, пытаясь понять причину своей печали. Но эта крошечная причина скрывалась глубоко в ее душе, будто корешок растения, погибшего по осени и не оставившего никаких следов на поверхности промерзшей земли. Если бы она могла найти эту причину и определить ее, как Знахарка определяла скрытые под снегом коренья, то, быть может, и смогла бы себе помочь.

Работая каждый день среди смеющихся и болтающих женщин, она все глубже погружалась в себя. Женщины напоминали ей сорок, соек и воробьев, дни напролет галдевших на деревьях. Имя Звезды думать не могла ни о чем, кроме Глубокой Воды, и постоянно напевала себе что-то под нос. Вид ее счастья лишь усиливал смутную тоску Надуа.

Ей было сложно скрыть свои чувства. В теплом типи вообще мало что можно было скрыть. Однажды утром, когда все они, потягиваясь и зевая, готовились пойти купаться на реку. Разбирающая Дом словно мимоходом заговорила с ней, перетряхивая при этом одежду и мокасины, чтобы распугать мелкую живность, которая могла забраться туда ночью.

— Твое время пришло, дочка? У тебя сейчас идет кровь?

— Нет, ино. Десять дней как прекратилась. — Она знала, что Разбирающей Дом это и так хорошо известно.

Ежемесячные кровотечения начались у Надуа годом раньше. Когда первое возбуждение прошло, она их возненавидела. В те дни, когда у нее шла кровь, мужчины не позволяли ей ездить верхом или учить их лошадей — это была дурная примета. Ей приходилось держаться подальше ото всех и поститься по четыре дня. Она не могла умываться, чтобы не покрыться морщинами раньше срока. Она не могла расчесывать волосы, чтобы не поседеть. Сейчас ей даже хотелось, чтобы у нее шла кровь. Тогда бы хоть не пришлось ни с кем разговаривать.

В разговор вмешалась Знахарка:

— Ты заболела, внучка? Тебя что-то беспокоит?

— Нет. — Надуа заплакала и почувствовала горечь своих слез, хотя никаких видимых причин для них не было. — Просто оставьте меня в покое.

Она попыталась выскочить из типи, но выход ей преградило округлое тело Разбирающей Дом. Обхватив дочку руками, она прижала ее к себе. Надуа попыталась вырваться, но не смогла.

— Что случилось, малышка? — спросила Знахарка.

— Умереть хочу!

— Внучка, никогда не желай ничего подобного!

— А я хочу!

— Вспомни, что говорил тебе Рассвет. Просыпайся каждое утро и прислушивайся. Осматривайся по сторонам. Будь благодарна за солнечный свет, за собственное тело и душу. За свою семью, за пищу и за радость жизни.

— Они меня не радуют. Я устала жить.

— Значит, тебе чего-то не хватает. Оглядись внимательно. Познай красоту мира. Сегодня твоя помощь здесь не нужна. Пойди поработай с новым конем Рассвета. А когда вернешься вечером, расскажи мне о трех самых прекрасных вещах, которые ты сегодня видела, слышала, нюхала или трогала. Поделись ими со мной. Опиши мне их так, чтобы я могла увидеть их своими слепыми глазами. Ты можешь это сделать ради меня?

Надуа вдруг стало стыдно.

— Да, бабушка…

Она обняла мать, и ей почти удалось обхватить ее. Потом она подошла к ложу Знахарки и, встав на колени, прижала ее к себе.

Вода стекала струями с Надуа и нового рыже-пегого конька Рассвета, когда они выехали из реки на пологий берег. Конь остановился на крупном красном песке, широко расставив ноги, дрожа и фыркая, а девушка гладила его шею и почесывала за ушами. Объезжая лошадей, она часто вскакивала на них в воде, где животное не могло быстро бегать или сильно брыкаться. Но этим способом она пользовалась только в теплую погоду, потому что к концу работы успевала основательно промокнуть.

Склонившись поближе к уху коня, она тихо напевала ему, и постепенно он успокоился. Конь дернул ухом, мотнул головой и сделал шаг в сторону, но Надуа удержалась на его спине. Ее стройные крепкие ноги угадывали движения животного еще до того, как оно начинало двигаться. Длинные светлые волосы Надуа были заплетены в косы, а из одежды на девушке были лишь мокасины да старое платье.

В воде было хорошо — она надежно защищала от жарких лучей солнца. Убедившись в том, что конь успокоился и уже не понесет, Надуа распустила косы и встряхнула головой, чтобы свободно рассыпавшиеся по плечам волосы побыстрее просохли на солнце.

— Хи-таи, здравствуй, подруга! — Она вздрогнула, услышав знакомый голос, и подняла глаза.

За полтора года он почти не изменился. Лицо его стало чуть более угловатым, черты — чуть более резкими, видимо, от груза ответственности. Глаза казались глубже и ярче, а в глубине они слегка поблескивали золотом. Он подъехал к ней — Мрак осторожно выбирал себе путь среди гладких камней, отделявших от воды узкий пляж.

— Здравствуй, Странник.

Надуа остановилась в замешательстве. Она вдруг осознала, что мокрое тонкое замшевое платье облепило ее тело, а юбка слишком высоко задрана. С тех пор, как они виделись в последний раз, она стала взрослой женщиной. Странник, сидя верхом на Мраке, по своему обыкновению, внимательно разглядывал ее. «Довольно! — подумала она. — Я больше не ребенок, которого ты можешь дразнить и смущать».

Она чуть вскинула подбородок и уставилась на него, ожидая, когда он закончит осмотр, потому что именно этим он и занимался. Но, хотя она и