Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

Возвышаясь над матерью, он шагал рядом с ней по деревне. Казалось, что со временем она будто усыхала, и он понимал, что дело не только в его росте.

— Странник! — Один из приятелей Железной Рубашки припустил за ними бегом так резво, что едва не врезался в пустую стойку для мяса.

— Да. — Странник и его мать остановились посреди улицы.

Вокруг женщины и девушки снимали со стоек полоски мяса и прикрывали утварь, чтобы защитить от надвигающегося дождя.

— Мой сын недавно ездил к духам за видением. Он просит тебя помочь ему раскрасить щит.

— Почему он не попросит Железную Рубашку или кого-нибудь из шаманов? Это их работа.

Нанесение священных символов на первый щит молодого воина было делом святым и поручалось обычно самым опытным и уважаемым воинам.

— Он хочет, чтобы это сделал ты. Он сказал, что с ним говорил волк и обещал свою помощь. А никто не владеет магией волка так, как ты.

Странник на минутку задумался. Железная Рубашка нередко хвастал сильной магией своего сына и тем, что к нему все чаще обращались за советом даже старшие воины. Но напряженность между ними росла. Однажды молодой волчонок бросит вызов вожаку стаи, и они оба это понимали.

— Я помогу твоему сыну, — сказал Странник. — Сегодня вечером я приду к нему в типи. Пусть он срежет можжевельник и полынь для костра.

— Мое сердце довольно. Я отдам тебе коня и другие дары. — Мужчина радостно бросился к жилищу сына, чтобы сообщить ему добрую весть.

— Молодежь тобой восхищается, сынок. Когда тебя нет, они рассказывают о тебе разные истории. И ждут твоего возвращения всякий раз, когда ты уезжаешь. Такому уважаемому воину не пристало помогать женщине в ее трудах.

Странник улыбнулся матери:

— Такой уважаемый воин может делать все, что ему угодно.

Глава 34

Слезы заливали глаза Медвежонка. В правой руке он сжимал острый камень, в левой — увесистое полено вместо дубинки.

— Нет! Я не поеду! Дедушка, помоги!

Но Старый Филин сидел, сгорбившись и плача, перед входом в типи. На голову он накинул плащ из шкуры в знак глубокой скорби. Медвежонка охватило отчаяние — будто он уже умер и его оплакивают. Воины племени собирались на улице, сердито перешептываясь. Женщины стояли у входов в типи и плакали.

Дэвид Фолкенберри стоял на коленях в пыли, теребя густую седеющую бороду и озадаченно косясь на ребенка. Попытка вразумить мальчика явно не удалась. Он поднялся и застыл в задумчивости, возвышаясь над ребенком, довольно крупным для своего возраста. Медвежонок перехватил оружие поудобнее и ответил ему свирепым взглядом. Справиться с ним будет непросто, а если применить силу, неизвестно, как поведут себя дикари. В одном из соседних типи рыдала женщина, считавшая себя матерью Джона. Его тетя и подруги матери пытались утешить ее еще более громким воем. Женщины действовали Дэвиду на нервы. Дело оказалось сложнее, чем он думал.

Худой воин протолкнулся через собравшуюся толпу и встал за спиной Медвежонка.

— Это еще кто? — процедил Дэвид едва разжимая рот.

Джим Шоу, разведчик-делавар, глядя прямо перед собой, пропел ответ. Он знал, как опасно разговаривать на языке, которого команчи не понимают. Тем более когда эти люди ожидают от техасцев любого коварства. Он жестами передал вопрос Фолкенберри, и Наконечник дал ответ.

Джим Шоу перевел:

— Отец Медвежонка. Он прикажет мальчику ехать с нами.

Суровые глаза Наконечника были полны слез, но он склонился и тихо шепнул что-то на ухо сыну. Джим не слышал, но догадывался, что тот говорит. Наконечник велел Медвежонку поехать с ними и сбежать при первой же возможности. Шоу не стал передавать эти слова белому. Сложностей хватало и без этого.

Но даже Наконечнику оказалось непросто убедить Медвежонка. Мальчик выдал целый каскад рубленых слов на языке команчей. Шоу не смог сдержать смеха, переводя его:

— Медвежонок говорит, что здесь у него есть конь, друзья и семья. Ему нравится вкус сырой печени, и он любит охотиться. В следующем набеге он будет погонщиком. А когда вырастет, будет убивать техасцев. И начнет с тебя, если ты не оставишь его в покое. — Шоу усмехнулся. — Думаешь, его белая семья захочет его принять?

Хороший вопрос, но обратного пути не было. У Дэвида Фолкенберри ушло шесть лет, чтобы разыскать мальчика, опираясь на ненадежные сообщения солдат и охотников, трапперов и торговцев. Если бы не его глаза, голубые, словно яйца дрозда, Медвежонок ничем не отличался бы от любого другого мальчишки в деревне — его светлые волосы потемнели от жира. Дело оказалось сложнее, чем просто отдать товары и лошадей, привезенных Дэвидом, и забрать мальчика с собой.

— Что будем делать? — спросил Дэвид.

Он был рад, что взял с собой Шоу. Несмотря на все высокомерие, этот человек оправдывал свою репутацию.

— Ждать. Джона Паркера отдадут.

— Если они так хотят оставить его у себя, то зачем вообще отдают его мне?

Шоу в ответ только пожал плечами. Они не отдавали ребенка белому. Они только одалживали его до тех пор, пока мальчик не сбежит. Но Старый Филин играл свою роль образцово. Вот же пройдоха! Даже Шоу едва не поверил.

Но старик вовсе не прикидывался. Накрывшись душной шкурой, Старый Филин и в самом деле заливался слезами скорби. Он оплакивал потерю любимого внучатого племянника. И не только это. Его охватило чувство утраты, которое было не так легко описать. Утраты чести в Сан-Антонио и при Плам-Крик, утраты собственной юности, утраты прошлого и предчувствие надвигающейся гибели. Он хорошо разбирался в людях и понимал, что от этого белого Медвежонку едва ли удастся убежать. От кого-то другого — возможно. Но не от этого.

Он видел упрямство в лице Фолкенберри. Старый Филин целых тридцать лет оставался вождем своего племени, потому что умел читать лица людей. Если бы он не согласился обменять мальчика, этот белый вернулся бы с солдатами. И от них никак нельзя было бы укрыться. Они бы принялись выслеживать его племя на равнинах. Эти белые никогда не сдавались. Выжги их поселение дотла — они отстроят все заново на том же месте. Они не замечают, что не годятся для этих мест. Они остаются и меняют эти места под себя.

Они напоминали муравьев-воинов, которые продолжают сражаться, хватая челюстями врагов, даже если оторвать огромную голову от тела. Да, эти белоглазые во многом походили на