Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Нет, согласно традиции косской школы.

— Я так и думал… Но все равно — рассказывай!

— Начнем с ванн. Итак, ванны. Два раза в день. Нравится? — спросил Каллист.

— Холодные? — с сомнением спросил Кесарий, надкусывая поочередно луковицу и смокву.

— Не бойся. Самые что ни на есть теплые. С отваром разных трав.

— Теплые ванны — это хорошо, я согласен, — Кесарий закончил луковицу и стал доедать смокву.

— Лекарства разные будешь пить. Сегодня Верна все из города привез, что я велел. Завтра приготовлю тебе лекарства. Пастилки от кашля с ревенем, гранатом и шафраном тоже сделаю.

— Меда не забудь положить, а то они противные на вкус… Финарета тебе захочет помочь, я думаю.

— Финарета захочет заниматься своим милым братцем.

— Не ревнуй. Кроме того, к заботе о братьях относится приготовление для них лекарств. И она сможет проверить, чем ты собираешься меня травить по методу косской школы.

— Прогулки, — продолжил Каллист, радуясь прежнему, уверенному и полунасмешливому тону Кесария.

— Прогулки?! Матушка не позволит.

— Если ты один отправишься, как сегодня утром, в таз головой, то не позволит, конечно. А если с Агапом под моим наблюдением — то она уже позволила.

— Отлично, — совсем повеселел Кесарий.

— Теперь ты мне дай клятву, что не будешь пытаться вставать сам.

— Во-первых, христиане не клянутся. Как ты помнишь, именно по этой причине мы и покинули Новый Рим. Во-вторых, — продолжил Кесарий, — а если мне это будет необходимо?

— Для необходимостей всех родов есть Агап. Он будет спать у входа.

— Дожил! До раба-постельничьего, — потер лоб Кесарий. — Я такое терпеть не могу — «пожалуйте, хозяин», одевание-умывание… и все такое. Пока Агап меня сегодня мыл, я оплакал свой жребий, по меньшей мере, четырежды. Он — хороший парень, только почему-то решил, что у меня совсем рук-ног нет. Что я вроде кукол, которые в Афинах девочки в жертву Артемиде приносят. Еще и Верна руководил всей этой мистерией. Тут тебе и Аристофана не надо. А ты как помылся?

— Отвратительно, если честно. Этот раб Прокл отравил мне все удовольствие от ванны. Я его выгнал, в конце концов.

— Прокл? Ты его выгнал, а он ко мне пришел. Стал рассказывать, как при прежнем хозяине баню топили, а теперь не топят.

— Эту ерунду он мне тоже говорил.

— И еще, что, дескать, здесь, в экусе прежний хозяин до смерти лежал, в параличе, сам вставать не мог, и в язвах у него червяки завелись даже — а такой молодой был!

— Ты запустил в него светильником? — живо поинтересовался Каллист.

— Откуда ты знаешь? — удивился Кесарий. — Хотел, но сразу поднять не смог… а этот вомолох тем временем успел убежать.

— Не слушай его, — возмущенно проговорил Каллист. — Обычная рабская пустая болтовня.

— Каллист, — негромко начал Кесарий, и на его лицо опять легла тень душевной муки. — Каллист, вас ведь много учили на Косе… я имею в виду… ну, прогностике?[247]

— Да, как же без нее.

— Видишь ли… В Александрии ее не очень жалуют… Я в ней не силен, одним словом. А ты ее хорошо знаешь. Финарета говорила, ты мой кризис предсказал.

«Как хорошо, что Финарета умолчала о том, что я предсказывал этот кризис несколько дней подряд!» — подумал Каллист и сказал вслух:

— Да, прогностика была у нас одним из основных предметов. Неспроста про нас, коссцев, столько эпиграмм сочинено.

— Каллист, послушай, — горячо обратился к нему Кесарий. — Ты должен это знать — ответь мне. Только скажи правду, пожалуйста. Поклянись, что скажешь мне правду!

— Ты весь вечер меня клясться будешь заставлять? — добродушно ответил Каллист. — Хорошо, клянусь Аполлоном врачом — скажу тебе правду.

— Какой у меня прогноз, Каллист? — вдруг прошептал Кесарий умоляюще.

Таким Каллист не видел его никогда — в блестящих от сдерживаемых слез глазах его друга были растерянность, страх и отчаяние.

— Кесарий! — воскликнул Каллист, забыв, что лежащий перед ним на белоснежных простынях изможденный человек с желтоватой кожей — не Кесарий, а Александр. — Кесарий, хороший прогноз, клянусь тебе — хороший! Хороший!

Он обнял его — так, как обнимал когда-то Фессала, рыдающего у гроба Леонтия архиатра — Фессал тогда даже высморкался ему в хитон. Кесарий схватился за его плечо, приподнялся, тяжело дыша — как ныряльщик за жемчугом с острова Делос, — и спросил, глядя ему в глаза:

— Ты, правда, думаешь, что я … поправлюсь?

— Несомненно. Только нужно время, — с непоколебимой уверенностью помощника архиатра Нового Рима ответил Каллист, слегка похлопывая его по спине.

— Но я раньше так не болел! — высказал Кесарий последнее из терзавших его сомнений.

— Вот поэтому ты и удивляешься своей болезни! Что, ты совсем-совсем никогда не болел? И в детстве даже?

— Да нет почти. Так, чтобы с постели не вставать — никогда. Ну, лошадиной оспой болел еще лет в семь. Да у нас ею все болеют. Мы с Саломом вместе переболели…

Он вздохнул, произнеся имя Салома.

— Знаешь, — подумав, ответил Каллист, — крепкие телом люди обычно очень бурно болеют, если все-таки заболевают. Это, кажется, у Аретея в «Острых болезнях».

— Да? — с надеждой переспросил Кесарий, стискивая в своих длинных худых пальцах его хитон. Вдруг он задумался, и лицо его снова потемнело.

— Но у меня ведь не хроническая болезнь? — с отзвуком волнения в голосе спросил он — то ли Каллиста, то ли себя самого. — Не фтиза? Не язва легкого?

— Нет! — уверенно ответил Каллист. — Глупости говоришь ты, на ночь глядя. Ты устал за день. Завтра я за тебя возьмусь — и ванны, и лекарство, и прогулки, и массаж…

— Массаж? — Кесарий отпустил хитон Каллиста.

— Да, растирание и разминание помогут тебе мясо на кости нарастить. И катаплазму на грудь со старым оливковым маслом, салом, литаргом и халкитисом.[248] И еще катаплазмы с медом.

— Катаплазмы? Припарки? Зачем с медом? На какое место? — нахмурился Кесарий.

— Обертывания. На все тело. Припарки с медом. Для начала, а там посмотрим. Ну, нравится тебе мое лечение?

— Пока да, — Кесарий взял себя в руки, голос его снова стал ровным. Он откинулся на подушку и улыбнулся.

— А кровопускания? — спросил он.

— Нет, думаю, что не надо. Ты слишком слаб для них.

— Согласен с тобой. Оказывается, у косской школы и последователей Асклепиада много общего.

— И, конечно, промывания.

— Какие такие промыва… — начал Кесарий, но шевеление занавесей у входа прервало его гневную речь.

Леэна со светильником в руках вошла в экус в сопровождении Верны и Агапа.

— Вот я так и говорил вам, госпожа! — всплеснул Верна руками. — Вместо сна и покоя у них теперь будут разговоры до утра.

— Верна, ты забываешь, что