Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

сладости и фрукты. Самое лучшее мясо при твоей болезни — петушатина, особеннно тестикулы и крылья молодого петуха, или мясо каплуна, а по мере улучшения состояния — свинина. Свинина — самое лучшее мясо для такого больного, говядина — вторая по полезности.

Леэна согласно кивала в такт чтению.

— Вечером надо развлечья слушаением игры на кифаре или лире и легким чтением. Можно попросить представить пантомиму, если есть способные к этому рабы.

— У нас дом христианский, какие тут пантомимы, — возразил робко Верна. — Хотя… Можно Прокла привлечь…

— …И ранний отход ко сну. При болезни количество часов отводимых на сон должно быть больше обыкновенного, спальня должна хорошо проветриваться, она должна быть скорее прохладной, чем теплой, и по возможности выходить на юг.

— Да, именно так, — твердо сказала Леэна. — Я прослежу. И в спальне дневного света должно быть достаточно, как Асклепиад рекомендует.

Некоторое время все ели молча. Тишину нарушила Финарета.

— А вы говорили, ваш брат не знает латыни. Почему?

Кесарий незаметно отодвинул от себя блюдо с яйцами и ответил ей, надкусывая очередную смокву:

— Григорий? Он говорит, что он — «фило-логос», любитель слова, и желал бы подальше держаться от судей и тронов, где справедливый и суровый римский закон говорит на варварском латинском языке.

Кесарий засмеялся.

— А вы его выучили, потому что хотели… — спросила Финарета и запнулась.

— …пробраться поближе к судам и тронам? — закончил Кесарий за смутившуюся воспитанницу Леэны. — В общем, так, да. Мы с Григой столько проспорили на этот счет, можно пару кодексов исписать. Он не хотел, чтобы я был при дворе. «Брат мой, это мне совсем не по вкусу!» Даже вспомнил, что он — старший, решил, что надавит первородством! — Кесарий снова рассмеялся — на этот раз грустно. — Боялся за меня, боялся, что Новый Рим меня развратит… Вот и последнее письмо написал такое странное, словно законченному отступнику… Впрочем, это однозначно по поручению отца и с его ведома… что ж другое-то письмо потихоньку не написал, странно, — Кесарий вздохнул.

— Отец ваш — суровый человек? Он епископ?

— Да. Бывший ипсистарий.

— Ипсистарий? — удивилась Леэна. — А я думала, их уже давно нет.

— Удивительно, матушка, что вы о них слышали. Есть они, есть… Сохранились у нас в каппадокийской деревенской глуши, — ответил Кесарий.

— Они тоже не никейцы? — решил блеснуть познаниями Каллист.

— То, что не никейцы, это однозначно. Они даже не христиане, — бессердечно заметил Кесарий.

— Язычники? — спросила с интересом спросила Финарета, не обращая внимания на Каллиста.

— Они огню поклоняются.

— Как персы!

— Ну да. И субботу чтут.

— Ой, как иудеи! — удивленно раскрыла зеленые глаза Финарета. — А я думала, вы из христианской семьи.

— Ну, теперь из христианской, отец же крестился. А так, изначально, можно считать, чуть ли не из иудейской.

Каллист открыл рот от изумления.

— Ты же… ты же не обрезан, Кесарий! Что за ерунду ты говоришь? Какой из тебя иудей? — как-то само вырвалось у него.

— Это мне повезло, папаша не успел обрезаться и нас не обрезал с Григой и Саломом, как-то у него заминка с этим вышла, — ответил Кесарий, не замечая, как Верна строит им обоим страшные глаза.

— Финарета, пойди, девочка моя, принеси еще молока, — удивительно приветливо вдруг сказала Леэна и незаметно толкнула названного сына в бок.

Но Кесария было не остановить. Он продолжал увлеченно рассказывать, обращаясь к Каллисту:

— А ты что, не знал? Ипсистарии могут в синагоги ходить, они прозелитами считаются. У Митродора дед строгим ипсистарием был, заставил родителей его обрезать… бедный Митродор потом даже операцию эписпасии[253] делал, а то как бы он в таком дедовском виде в бани ходил и древней эллинской вере покровительствовал!

Кесарий и Каллист рассмеялись.

— А на каком месте это обрезание делают? — прозвучал голосок Финареты.

Воцарилась тишина. Верна растерянно молчал, погрозив пальцем неизвестно кому.

— Ни на каком, — вдруг ответил Кесарий, нарушив тишину. — Это просто так говорится. Метафора.

— Да, метафора, — подхватил Каллист, стараясь не смотреть на Леэну. — Риторическая фигура.

— А-а, — заскучав, протянула Финарета.

Кесарий продолжал как ни в чем не бывало:

— Маму выдали замуж за отца, когда он был ипсистарием. А крестился он, когда мне было лет семь. Помню, мы еще с Григой должны были на ипсистарских радениях сидеть. Огонь горит, Второзаконие читают. Я там спать с открытыми глазами научился, а Грига — нет. Он, бывало, на плечо мне голову положит, и сопит — спит. Как-то во сне опрокинул подсвечник, одежда на нем загорелась, еле потушили — хорошо Николай, отцовский друг по Британскому легиону, недолго думая, на Григу вылил всю воду из священного какого-то там корыта. Грига здоровешенек остался, без ожогов обошлось, а Николаю из-за этого запретили приходить в собрания. А он, не будь дураком, взял и крестился.

Финарета залилась звонким смехом.

— Папаша тут мой призадумался, и сам крестился… Ну, тут как раз император Константин собор созвал, ясно было, что он христианству благоволит. Вот отец и сделал свой выбор… — Кесарий усмехнулся и продолжил: — Да, Горгонии повезло — ей ходить туда не надо было, девочку в вере матери воспитывали. А нас пытались ипсистарически воспитывать.

Леэна смотрела на Кесария и молча улыбалась.

— Самое смешное — я с самого начала твердо знал, что мы с Григой и Саломом христиане. Просто так надо, что бы папа не огорчался… мягко говоря. Я-то и не помню даже, когда я о Христе впервые услыхал. Мне кажется, я всегда о Нем знал. Грига тоже так говорит… Помню, я Салома и Григу уговорил, когда мы в Кесарии Каппадокийской были, сходить в христианскую церковь. Нас няньки обыскались, маме боялись говорить, наконец сказали, она в отчаянии побежала в церковь помолиться — а тут и мы, сидим у Креста, мозаика такая красивая на стене, как сейчас помню… у Спасителя глаза открыты, потому что Он добровольно смерть за людей принимает… Сидим у Его ног, хлеб едим. Угостили бабушки. Она нас — целовать, шлепать, снова целовать… Хорошо-то как было! Мы маленькие были еще, на женской половине жили.

Финарета, не отрываясь, смотрела на Кесария и задумчиво наматывая рыжую прядь на средний и указательный пальцы.

Каллист с отчаянием разбил яйцо и выпил его.

— Кушай, милый, — благосклонно кивнула ему Леэна. — Не слушай мою тараторку. Александр, тебе бы тоже очень полезно выпить парочку яиц.

— Ванна готова, барин, — сказал вошедший Агап. — Как хозяйка велела, так я и сделал.

— Отлично! — обрадовался Кесарий, вылезая из-за стола.

— Осторожнее, дитя мое, — сказала Леэна.

+++

В ванной комнате было светло и солнечно, сотни зайчиков играли