Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

бы, что знают хорошо. Бальзамировать — это ведь не вскрывать. Там цель другая, через маленький разрез, почти не повреждая тела, вытащить внутренние органы. И бальзамировщики — не врачи, это низкая работа. Врачи египетские хорошо умеют вывихи и переломы вправлять, раны лечить — но это не с бальзамирование, конечно, связано. Ну вот, сам и спросишь у Мины. Жена у него тоже египтянка, Хатхор.

— Как? — переспросил вифинец. — Каркорион?

— Хат-хор! — четко проговорил Кесарий.

— Варварский язык, — заметил Каллист, после четвертой попытки отчаявшись произнести имя возлюбленной неизвестного ему египтянина Мины. — Странно, что Мину зовут просто Мина, а не Петосирис или Птахотеп. Впрочем, ты говорил, что ее брат — египетский жрец, как его там, Горпасис или как еще… Пей лучше свое лекарство и не заговаривай мне зубы рассказами о своих египетских друзьях.

Каллист с этими словами переставил блюдо со смоквами подальше от ложа страдальца.

— Горпашед! Его имя Горпашед. Означает «Гор-спаситель», — Кесарий отхлебнул из чашки, принесенной Агапом, закашлялся и обреченно откинулся на подушки. — Что за гадость! Что ты здесь намешал?

— Сок кедровых ядер, миндаль, имбирь, коралл, шафран, ревень, мед, семена моркови, мака, аниса…

— Надо же, вроде все вещи хорошие, почему же на вкус такая гадость? — проговорил задумчиво Кесарий.

— Дай-ка попробовать, — забеспокоился Каллист. — Что ты выдумываешь! — возмутился он, отхлебнув из чашки. — Очень приятный на вкус напиток. Густой, конечно, но таким он и должен быть.

— Тебе нравится? Так хлебни еще, — невинно предложил Кесарий. — Тебе тоже надо силы поправить. — А отчего он густой-то такой?

— Там яйца взбитые.

— Яйца?! — в возмущении воззрился на товарища Кесарий. — Опять?! Ты же знаешь — я терпеть их не могу!

— Нет, без них обойтись никак нельзя. Пей, не морочь мне голову.

— Дай лучше мне смокв, — потребовал Кесарий, ворочаясь в своей постели и поглядывая в сторону блюда на столике в отдалении.

— Нет, не дам. Выпьешь — получишь.

— Две хотя бы! Ну, одну!

— Выпьешь — получишь, говорю.

— Целое блюдо смокв стоит! Диомид прислал… Мне, между прочим. Вот, добрый какой человек, хоть и эллин! Какие вы, эллины, все-таки разные!

— Леэна идет! — заметил Каллист. Кесарий залпом выпил полчашки и закашлялся.

— Надеюсь, ты не дал опять Александру смокв вместо лекарства, Каллист? — строго спросила матрона.

Кесарий безнадежно возвел глаза к потолку.

— Нет, не давал, — засмеялся Каллист.

— Он неумолим! — трагически произнес Кесарий.

— Я понимаю, что ты не любишь яйца, но надо допить до конца, — сказала Леэна, заглядывая в чашку Кесария. — Осталось на три глотка. Допивай.

Кесарий с обреченным видом поднес напиток ко рту.

— Ну, же, смелей! — подбодрил его Каллист. — Вспомни Сократа!

Кесарий поперхнулся от смеха.

— Теперь дай мне смокву! — потребовал он, прокашлявшись.

— Нет, только после того, как ты выпьешь все, — ответила Леэна. — В прошлый раз ты у Верны все смоквы съел и ничего не выпил. Ты тоже, Каллист, не прав. Зачем ты потакаешь Александру в его дурачествах с лекарствами? Его-то понять можно — он болен, а, заболев, вы, мужчины, становитесь хуже детей.

— Каллист в детстве болел. Сириазис[261] перенес, — сказал Кесарий совершенно серьезно. — Помнишь, ты рассказывал, что тебе тесто с яичным желтком прикладывали к родничку? По Сорану?

— Пока ты говорил всю эту ерунду, мог бы выпить лекарство уже несколько раз.

— Дай мне смокву, я заем это липкое снадобье! В горле противно, не могу проглотить ничего.

— Нет, Каллист, не иди у Александра на поводу. Александр, пожалуйста! Мы все ждем.

Кесарий вздохнул, зажмурился и осушил чашу.

— И отчего ты не слушаешься Каллиста?

— Как — не слушаюсь?! — возмутился Кесарий. — Да он попросту мною помыкает!

— А ваш утренний спор о промываниях? Что ты ему твердил, не переставая?

— «Я не дамся!» — подсказал Каллист. — Жаль, что мой панегирик клюсмам останется незаписанным!

— Такое впечатление, что тебе пять лет, Александр, — покачала головой Леэна, протягивая страдальцу смоквы.

— Четыре, — исправил Каллист. — В пять мальчиков уже на мужскую половину переводят. А тебя во сколько перевели?

— Меня в пять и перевели, — добродушно ответил Кесарий, жуя нежную смокву. — А Григу в семь. Он у нас болезненный был. Да и папаша все время путал, сколько кому из нас лет. Занят был всегда очень. То в собраниях ипсистарических, то в судах. А я не был болезненный и очень хотел поскорее перевестись на мужскую половину. А тебя когда перевели?

— А у нас только мужская половина в доме и была, — сказал Каллист. — Меня же дядя воспитывал.

Леэна зорко посмотрела на Кесария.

— А это что? — она достала сушеные финики из-под подушки.

Каллист захохотал. Кесарий смущенно потупился, что вызвало у вифинца новый приступ хохота.

— Честное слово, Александр, можно подумать, мы тебя морим голодом! Зачем ты прячешь еду под подушку? Это Финарета тебе принесла? Можешь не отвечать. Я вижу по глазам.

— Не ругайте Финарету, матушка! — взмолился Кесарий, смеясь. — Она добрая девушка… А финики я, действительно, спрятал, чтобы ночью были под рукой… и забыл. Ночью, бывает, есть захочется…

Он виновато смотрел на Леэну. Та не могла сдержать улыбки.

— Ах, дитя мое…

Она села рядом с ним, взяла за руки.

— Ты поправишься, дитя, — сказала она.

— Правда? — серьезно переспросил он.

Она обняла его, прижимая к груди. Он поцеловал ее руки.

— Матушка… сколько бед я вам причинил!

— О чем ты? Финарета уже разболтала?

— Я сам случайно услышал… — покачал головой Кесарий. — А сколько издержек! Я не смогу отдать вам деньги в скором времени…

— Александр, — строго сказала Леэна. — Чтобы я больше не слышала про издержки.

— Нет, госпожа Леэна, — ответил Кесарий, приподнимаясь на локте и глядя в ее голубые глаза. — Услышите. Как будто я не понимаю, сколько денег уходит на лекарства для меня!

— Упрямец! — покачала она головой. — Так что ж ты не пьешь их, как положено, а устраиваешь нам представления, как вомолох?

Он снова поцеловал ее руки.

— Вы не против того, что я называю вас матушкой? — тихо спросил он.

— Это счастье — иметь такого сына, как ты. А ты не против того, что я зову тебя сыном? — спросила спартанка и добавила: — Видишь ли, раз уж так случилось, нам следует называть так друг друга — чтобы случайно не оговориться на людях.

— Да, все по Евангелию — получит и матерей, и сестер… Как хорошо! — проговорил Кесарий. — В вас я обрел еще одну мать, в Финарете — сестру… Но Христос даровал мне и прекрасного друга, Каллист, — с этими словами Кесарий сжал руку вифинца, сидящего подле него и смотрящего на них с Леэной с немного грустной улыбкой.

— Да, Каллист зовется согласно