Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

подумалось бывшему помощнику архиатра — отчего-то ему вспомнилась певица-рабыня Митродора… Бани, пиры — Кесарий всегда брал его с собой, когда архиатра Нового Рима приглашали в гости сенаторы или военачальники. «Тебе надо жениться на дочери кого-нибудь из них, Каллист», — то ли в шутку, то ли всерьез говорил Кесарий. Каллист на мгновение словно увидел перед собой его, прежнего Кесария — высокого, сильного, веселого, в тонком белом плаще из лучшей лидийской шерсти…

— Кто помогает господину Александру принимать ванну, Прокл? — спросил Каллист.

— Верна с Агапом, барин. Хозяйка велела Агапа с полевых работ забрать, чтоб, значит, он у молодого хозяина в услужении был. А в поле-то сколько работы! Самая страда! А в виноградниках! Агап за двух работников годится, здоровый! А я, хоть и хроменький, справился бы за молодым барином-то ухаживать. Мне-то теперь придется весь день на солнцепеке сидеть — привратника Верна наш удумал заводить.

Прокл тщательно растирал губкой ноги Каллиста.

— Давайте-ка я вам ногти подстригу, — снова начал он тоном члена тайного общества. — Я ведь, барин, слышал, как вы матери-то Исиде благочестивые древние гимны пели. Вот уж батюшка ваш на островах блаженных утешался! А они-то тут воды намутили, воды… и молодую госпожу воспитывают по-галилеянски… Вы бы пособили ей, поговорили. А то она на братца-то слишком заглядывается… Ох, что ж вы так дернулись-то барин? Смотрите, порезались!

— Поди прочь, Прокл! — прикрикнул Каллист. — Я хочу побыть один.

— Как изволите, как изволите, — несколько раз поклонился раб. — Вот, полотеньишко-то ваше — вот оно, рядышком висит. Чтоб, значит, сразу из ванны — и не остыть, простуду не подхватить. И вот хитончик вам свежий — госпожа не пожалела своего покойного братца, Протолеона, рубашечки-то! Молодому хозяину они-то уже раскроили… за ночь, вестимо, сошьют.

Каллист почувствовал непреодолимое желание запустить в раба скребком для масла, но Прокл вовремя ловко выскользнул за дверь. Каллист швырнул скребок с ручкой в виде заливающегося хохотом мохнатого сатира на пол. Кое-как он вылез из глубокой ванны, завернулся в простыню, отпил из кубка освежающий напиток — отвар из смокв (плод хозяйственности Анфусы — «нельзя оставлять на завтра, заведутся черви!»), недолго посидел на скамье и стал натягивать на мокрое тело хитон из дорогой льняной ткани с затейливой вышивкой по вороту и рукавам.

+++

Заросший рыжей щетиной человек с запавшими глазами хрипло кричал на высокую синеглазую диакониссу:

— Убирайся! Зачем ты приехала? Я ничего не перепишу на тебя! Отец отправил тебя в путешествия с твоим Верной, и путешествовала бы! Что, деньги закончились по святыням ездить? У моей Финареты отобрать последнее хочешь? Хочешь собственную племянницу обобрать, мерзавка?

Он кусает губы, пытается подняться — но нижняя половина его тела недвижима. В смрадной компанте гудит рой мух — Анфуса зажимает нос.

— Протолеонта! Братик! — говорит Леэна, подходя к человеку и склоняется над ним.

Из последних сил он бьет ее по лицу наотмашь и смеется, видя, что из носа сестры потек ручеек крови, смеется страшным, нечеловеческим смехом. Она вытирает кровь и садится рядом с ним, чтобы напоить его теплым вином, разбавленным водой, — и он жадно, давясь, пьет и затихает…

— Я ничего не подпишу, — шепчет он, пока Верна с Агапом перекладывают его на носилки. Анфуса, морщась, словно ее сейчас вырвет, сворачивает простыни.

— Все это надо сжечь. И перину тоже, — говорит Леэна. — Баня готова, Прокл?

— Вор, Прокл, вор… — с ненавистью цедит сквозь зубы Протолеон. Его обнаженное тело покрыто багрово-синюшними язвами, в которых копошатся черви. Анфусу снова тошнит. Верна сурово смотрит на нее, и они уносят молодого хозяина в баню.

…Выйдя из ванной комнаты, он решил прогуляться по вечернему саду. Цикады трещали, не умолкая, а мокрые волосы приятно охлаждали голову. Каллист прошелся по тропкам между персиковых и миндальных деревьев, потом завернул во внутренний дворик к пруду и направился в экус.

Кесарий уже расположился на новом месте и, полулежа, что-то читал про себя, придерживая свиток на согнутых коленях.

— Все они здесь — наши вещи! — засмеялся он при виде Каллиста, потрясая свитком. — Мой свиток, что ты сохранил, и еще — мой рваный хитон и плащ, который дал мне Трофим. Видишь, это не у меня, а у тебя, как у истинного философа-киника, вовсе нет вещей!

— У меня теперь есть кифара, — ответил Каллист и сел на медвежью шкуру рядом с ложем Кесария — оно было невысоким, и головы друзей оказались почти вровень.

— Здесь, в соседней комнате, оказывается, библиотека, — добавил он. — Буду тебе Аристофана читать, чтобы ты не грустил.

— Аристофана? — Кесарий попытался засунуть свиток под подушку. — Только тихо, чтобы никто не услышал… особенно Верна, — он негромко рассмеялся, но глаза его оставались грустными.

— Ты что-то хочешь спросить? — догадался Каллист.

— Да, попросить тебя… — Кесарий стиснул его ладонь в своей. «Как он все еще слаб, благие боги!» — ужаснулся Каллист. Кесарий продолжал, глядя в сторону:

— Поклянись, что ты не будешь лечить меня прижиганиями раскаленным железом.

— Клянусь Аполлоном врачом! — воскликнул Каллист — и было непонятно, то ли он так поклялся другу, то ли это был возглас изумления. — Что за дикие мысли приходят тебе в голову?!

— Не дикие, — Кесарий продолжал смотреть куда-то мимо него. — Я ведь всегда боялся прижиганий, даже сам старался их не делать, когда была возможность. Не знаю, отчего, — тут он запнулся, и Каллисту показалось, что его друг чего-то не договаривает, — но не мог и все. Каутерион у меня всегда в ящике с инструментами был, как новенький, без дела. А сегодня… — он запнулся, — когда я чечевицу на себя пролил… Каллист, это выше моих сил, пожалуйста, обещай мне, что так меня лечить не будешь! Я помню, что Гиппократ говорил: «Что не излечивает лекарство, излечивает железо, что не излечивает железо, излечивает огонь…»

Каллист отказывался верить своим глазам — Кесарий едва не плакал. Вифинец растерялся. В голове не к месту всплыло окончание афоризма Великого Коссца: «…что не излечивает огонь, не может быть излечено».

— Конечно, не буду. Я ведь уже поклялся.

Каллист взял его ладони в свои.

— Буду лечить тебя безопасно, быстро и приятно. Как говорил твой любимый Асклепиад Вифинский.

— Безопасно, быстро и приятно? — переспросил Кесарий. Он снова улыбался. «Не к добру эти перепады настроения!» — мелькнуло у Каллиста. «Слишком он ослаб, тяжелая дискразия. Не дошло бы до френита».

— Тогда расскажи, как ты будешь меня лечить! — потребовал Кесарий, поворачиваясь на бок — лицом к Каллисту и забрасывая руку за изголовье кровати. — Неужто по системе