Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Ты не бери латинский в голову, — сказал неожиданно Кесарий. — Мой брат Григорий вообще латинского не знает, хотя ритор отменный и вообще в Афинах преподавал.

Он протянул Каллисту смокву.

— Смотри, твой друг детства Диомид продолжает посылать нам изысканные плоды из своего сада! Это ты ему сказал, что я смоквы люблю?

— Нет, — засмеялся Каллист. — А вот и Финарета!

Финарета, как всегда, растрепанная, огненно-рыжая, примчалась в беседку.

— Я вас обидела, да, Каллист врач? Меня бабушка уже стыдила. Вы ведь не сердитесь больше на меня? Я не со зла тогда рассмеялась, не подумайте! — тараторила она, пока Анфуса чинно накрывала на стол. Конопатая девчонка помогала ей, то и дело оборачиваясь на кифару. Ей очень хотелось ее потрогать.

— Пантея! — прикрикнула Анфуса. — За уши оттаскаю!

— Не надо, Анфуса, — вступилась за девочку Финарета. — Это ведь Пантея нашла Каллиста. Ой, я хотела сказать — Каллиста врача.

— Нашла, и слушала до вечера, как он играет — нет, чтобы барину пообедать принести, лишь бы побездельничать, — ответила неумолимая Анфуса.

— Пантея, дитя мое, — сказала Леэна, — возьми!

Она протянула ей три больших сочных смоквы.

— Разбалуете вы ее, хозяйка, — заметила Анфуса.

— Спасибо, — пискнула Пантея, покраснев.

— Выдрать ее надо бы за то, что она весь день пробездельничала, — проворчала Анфуса.

— Простим ее, — засмеялся Каллист. — Ты и танцевать умеешь, Пантея?

— О, это — сколько угодно! — вместо девочки ответила Анфуса. — Это-то пожалуйста! Это ведь не посуду мыть, а, Пантея?

— Дитя, принеси куриных яиц, — сказала Леэна, погладив светлую голову девочки. Та поспешно убежала, путаясь в хитоне.

Анфуса подала Каллисту большую тарелку с луковой похлебкой. От нее исходил такой аромат, что у него свело все внутренности. Но он сдержал себя и чинно приступил к трапезе.

— Значит, вы не обиделись на меня, да? — снова спросила Финарета.

Каллист замотал головой, поспешно проглатывая первую ложку луковой похлебки, чтобы ответить, с трудом ворочая обожженным языком:

— Нет, что вы, Финарета!..

— Финарета, помолчи, — Леэна подвинула к нему тарелку с зеленью и поднос с лепешками. — Ты ничего не ел весь день, дитя мое.

Каллист еле сдерживал себя, чтобы не проглатывать, не жуя, тающие во рту лепешки и не выпить подряд пяток яиц из тех, что принесла Пантея.

— Анфуса, добавь Каллистиону еще похлебки, — велела Леэна.

— Бедный вы, голодный, весь день пробродили, — вздохнула Финарета. — Вы правда-правда не обиделись, Каллист врач?

— Из-за чего? — он повернулся к Финарете с ложкой в руке.

— Из-за этого дурацкого латинского языка.

— Финарета, я просила тебя не употреблять никогда слово «дурацкий», — сказала Леэна. — Что Каллист и Кесарий о тебе подумают?

— Не браните сестрицу, матушка, — подал голос Кесарий. — Она всегда так добра ко мне.

Финарета покраснела и закуталась в покрывало.

— Александр, а ты не хочешь похлебки? Ты выздоравливаешь, тебе надо есть, — заметила Леэна.

— Луковой? — с некоторым колебанием переспросил Кесарий.

— У нас и чечевичная есть, — с достоинством произнесла Анфуса.

— Фу, гадость! — прошептала Финарета. Анфуса не успела поджать губы, как Кесарий вскрикнул с неподдельной радостью:

— Чечевичная?!

— Дитя мое, ты тоже ее любишь? — всплеснула руками Леэна. — Анфуса, принеси чечевицы Александру.

Та одобрительно кивнула, глядя на Кесария.

— Поскорее! — добавила Леэна.

Пока Анфуса хлопотала насчет похлебки, Леэна говорила, словно оправдываясь, что не предложила ее Кесарию раньше:

— Видишь ли, молодежь сейчас не любит чечевицу. Для моей Финареты — это гадость, только мы с Верной ее и едим. А ты, Каллист? Тоже ее не слишком жалуешь?

— Отчего же, — очень вежливо ответил тот, управившись со своей миской луковой похлебки, и быстро добавил: — Я сейчас, право, больше не хочу — сыт. А так она очень полезная, да… чечевица… Аретей Каппадокийский рекомендует.

Финарета рассмеялась. Леэна тоже не сдержала улыбки.

— Понятно! А, вот и ты, Анфуса. Поставь вот сюда, на край стола, поближе к Александру. Горячая?

— Да, хозяйка, — кивнула рабыня. — Велите помочь молодому барину покушать?

— Я сам, — поспешно заявил Кесарий, заворочавшись среди подушек, как большая неловкая птица в своем гнезде.

— Хорошо, дитя мое. Сам.

Леэна осторожно поставила ему на колени поднос. Кесарий стиснул черенок серебряной ложки, зачерпнул темно-красного варева из тарелки и, медленно донеся ложку до рта, проглотил. Он зачерпнул снова — кисть его тряслась от напряжения, он с трудом донес руку до рта. Проглотив, он перевел дыхание, делая вид, что обмакивает лепешку в миску.

— Что ты так на меня смотришь, Каллист? — неестественно беззаботно спросил он, снова поспешно зачерпывая похлебку. Он стиснул зубы, напрягаясь всем телом — но рука его предательски дрожала.

Ложка перевернулась в разжавшихся пальцах Кесария и густое месиво кроваво-красной чечевицы шлепнулось ему на грудь.

— Ай! — вскрикнула Финарета.

Кесарий молча закусил губу. Леэна быстро смахнула чечевицу на землю, сунула полотенце в чашу для умывания и приложила к заалевшему пятну на груди Кесария.

— Спасибо, матушка, — выговорил он. — Какой я неловкий! Анфуса, убери поднос — я больше не хочу.

Леэна незаметно сделала Анфусе знак, и та, уже наклонившись, чтобы унести поднос, лишь подняла ложку Кесария и ополоснула ее.

— Дитя мое, поешь еще немного, — сказала Леэна. — Погоди-ка, ты так неудобно сидишь… Немудрено, что ложку уронил. Ну-ка!

Леэна уверенно начала поправлять подушки, Каллист бросился ей помогать, усаживая друга. Кесарий повиновался — молча, кусая губы. Каллист сел рядом, обнимая его за плечи, чтобы тот оперся на него.

— Дитя мое, вот так тебе будет удобнее. Анфуса, поставь поднос Александру на колени… а лучше подержи… вот так. Где ложка? Бери, поешь еще немного, сынок.

Кесарий зачерпнул густое, похожее на вывернутую плугом землю варево. Только его рука начала выписывать зигзаги, как Леэна взяла его за запястье, и так, вдвоем, они донесли до рта Кесария одну, вторую, третью ложку — пока не опустела большая глиняная миска с изображением петухов — а может, и фениксов.

Кесарий благодарно посмотрел на Леэну — и ничего не сказал. Каллист в отблеске предзакатного солнца увидел, что глаза его были полны слез.

— А что вы еще любите, Александр врач? — спросила Финарета, теребя свое покрывало. — Смоквы, чечевицу…

— Лепешки с тмином, — ответил Каллист за Кесария.

— А ты откуда знаешь про лепешки? — изумился Кесарий.

— А твоя мать всегда говорила: «Александр, я привезла твоих любимых лепешек с тмином». Помнишь, в Новом Риме?

Кесарий посмотрел на Каллиста и не сразу ответил:

— Помню.

— День-то сегодня какой суматошный, — сказала Анфуса, убирая со стола.

— Все из-за этой Харитины, — заметила Финарета.

— Да, — подмигнул Каллист Кесарию. — С нее вся суматоха