Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Перестань, — подняла его спартанка. — Мы уже довольно поговорили об этом. Считай, что ничего не было. Забирайся в повозку и с Богом поезжайте.

…Когда Леэна вернулась в садик, Финарета и Анфуса осторожно убирали остатки трапезы.

— Он спит, — прошептала девушка. — Он уснул.

— Это для него был тяжелый день, — кивнула Леэна. — Жаль, что я уже отправила Агапа… Позови Прокла, Верна. Пусть он поможет перенести Александра на веранду.

— Не надо никого звать, — быстро сказал Каллист. — Я и с одним Верной справлюсь.

Кесарий дышал ровно и глубоко, лежа навзничь на спине, слегка запрокинув голову, отчего его щеки казались еще более запавшими. Когда его поднимали и перекладывали на носилки, он не проснулся, только правая рука его бессильно соскользнула с льняной простыни, задев головки закрывшихся к ночи фиалок.

Они перенесли его на веранду и уложили на кровать. Леэна укрыла его шерстяным одеялом.

— Ночью холодно, — сказала она. — Верна, приготовь Каллисту спальню.

Она влила масла в светильник, выбила кресалом искру, зажигая фитиль.

— Христе, Свет радости, Свет славы святого, бессмертного Отца Небесного, мы поем тебя, достигнув захода солнца… — проговорила она, медленно изображая на себе крест.

Кесарий что-то пробормотал во сне.

— Спи, дитя мое, спи, — склонилась она над ним, крестя осторожно, чтобы не разбудить. — Спи, младший сын Нонны.

И она поцеловала его в грудь — рядом с серебряной рыбкой-ихтюсом.

+++

— Бурное море, хорошо, что мы вчетвером на веслах, — сказал Лаврений. Пантолеон молчал и греб, закусив губу. Константин сидел на корме, завернувшись в плащ. Над морем едва-едва начала подниматься полная луна.

— Кажется, нас не заметили, — выдохнул Пантолеон, опуская весла. Глаза у него были усталые.

— Вас укачало, барин, — сочувственно шепнул Вассой.

— Ничего. Когда на веслах, меньше укачивает.

Лодка пристала к берегу.

Константин выпрыгнул из лодки первым и долго шел к берегу по мелководью, в воде по щиколотку. Потом стал лицом к морю, ожидая, когда подойдет Пантолеон. Они обнялись на прощанье. Рядом стояли пресвитер Эрмолай, Эрмипп и Эрмократ.

— Вот эти люди проводят тебя дальше, вдоль побережья, и отвезут в Перинф, Коста, — промолвил Пантолеон. Его глаза затуманились слезами. — Прощай!

— Я стану императором и сделаю тебя кесарем, — шепнул Константин. — Это мое слово. Запомни это!

— Христос да сохранит тебя, да привезет живым на Оловянные Острова! — воскликнул Пантолеон. — Прощай!

И он прыгнул в лодку к Лаврентию, Вассою и Провиану, хватая весла.

Луна уже поднялась над морем.

14. О латинском языке и кифаре

— Бабушка! Он не умер, он живой, просто у него обморок!

— Финарета, помолчи же, наконец! Александр, очнись, дитя мое!

— Кесарий! Ты меня слышишь? Кесарий, открой глаза!

— Что же он так на полу и лежит — перенесите его на постель! Агап! Верна!

— Не надо, Верна, я помогу.

— Феоктист, что с ним?

— Ой, бабушка, это кровь!

— Молодой хозяин, вестимо, об таз ударились.

— Александр, открой глаза! Ты меня слышишь?

— Барин, извольте матушке вашей ответить.

— Он совсем замерз, бабушка, у него руки и ноги как лед!

— Анфуса!

— Анфуса!

— Анфуса!!! Наконец-то. Нагрей песок на плите, пересыпь в те мешочки, которые мы сшили, — надеюсь, помнишь? — и принеси сюда. Поживее.

— Поняла, хозяйка. А что это с молодым хозяином приключилось?

— Анфуса, поторопись же!

— Вот, я губку и шерсть принесла, бабушка.

— Святые мученики, кровь не останавливается, что ж это такое, как же это так…

— Верна, лучше бы ты откупорил масло.

— Бабушка, он хотел встать, упал и сильно расшибся, бедный…

— Александр!

— Надо холод к голове, это сгустит жидкости тела… Мокрое холодное полотенце…

Бывший главный архиатр Нового Рима, распростертый на груде одеял, глубоко втянул в себя воздух и пробормотал:

— Итак, император Юлиан, к следующему дню Меркурия я представлю сенату свое описание ксенодохия.

— Дитя мое, Александр, открой глаза, — произнесла Леэна, кладя ему на лоб влажное полотенце, поданное ей Каллистом.

Рассеянным взглядом только что проснувшегося человека Кесарий посмотрел на Леэну, потом на растрепанную Финарету, потом на Каллиста.

— Где я? — с тревогой хрипло спросил он, проводя по лицу тылом ладони, и проговорил удивленно и растерянно: — Кровь… Откуда?

— Нос расшиб — вот откуда! — воскликнул в ярости Каллист, не отпуская его запястье. — Встал, пошел, упал в умывальник! Хорошо, там воды не было — а то утонул бы впридачу!

— Не ругайте его, Каллист врач, пожалуйста, — попросила Финарета.

— Зачем ты так поступил, дитя мое? — строго спросила Леэна, смачивая клочки белоснежной овечьей шерсти в розовом масле и уверенно всовывая их в ноздри Кесария. — Теперь — прижать и подержать.

С этими словами она крепко стиснула ему нос. Кесарий повиновался и начал дышать ртом.

— Если ты не понимаешь слов, придется тебя привязывать! — бушевал Каллист. — Слыхал, как в Фессалии младенцев к бревну с соломенным матрасом пеленками припеленывают? Вот и с тобой надо, как с младенцами этими, раз ты не понимаешь слов! Клянусь Гераклом, привяжу тебя!

Кесарий встрепенулся, схватился перепачканной в крови рукой за простыню.

— Не волнуйтесь так, Александр врач, — Финарета быстро протерла его ладони влажной губкой. — А вы не кричите на него, Каллист врач! Он же болен.

— Было раба не позвать, да? — продолжал Каллист.

Леэна укоризненно покачала головой, глядя в синие глаза названого сына.

— Ты мне это брось! — взмахнул Каллист рукой, словно ритор-обвинитель в суде. — Брось упрямство это! Иначе привяжем — и дело с концом! Хорошенькое дело — мы утром заходим в комнату, больного проведать, а он на полу валяется, холодный, как… как… Да мы, клянусь Гераклом, знаешь, что подумали?!

— Не клянитесь Гераклом, барин, — сказал укоризненно Верна.

Кесарий тяжело дышал полуоткрытым ртом. В его глазах появилось отчаяние.

— Надо банки кровопускательные под ребра поставить тебе с двух сторон, — опомнился Каллист.

— Вот, кажется, кровь и остановилась, — произнесла спокойно Леэна. — Да, так и есть. Овечья шерсть — лучшее средство. Подай-ка мне губку, Финарета. У тебя за спиной.

Леэна умыла Кесария, и он жадно слизнул капли воды, потекшие по его лицу.

— Дитя мое, сейчас я дам тебе напиться.

— Я принесу воды, бабушка.

— Анфуса! Одеяло большое из фригийской шерсти где? Я же велела принести. Оно в медном кованом сундуке, что справа, в таблине.

— Пейте, Кес… Александр врач.

Он неловко сделал несколько глубоких глотков — вода потекла по его подбородку и шее — и бессильно откинулся на подушки, глядя на Леэну широко