Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

Кесарий молча поднял на него огромные синие глаза и ничего не сказал.

— Вот, прямо эллинский театр у нас… Табурет-то служил-служил верой-правдой пятнадцать с лишком лет — и в миг сломали… Теперь только в печь его… Эх… Все рушится, все ломается. Смоковницы пустые стоят — и чего им еще надо? Навозом обкладывали, обкапывали… Померзли в зиму, видно. Может, и хорошо, что госпоже из диаконисс расчет дали. А то все на этого Гераклеона работаем — домом заняться некогда как следует…

— Госпожу Леэна выгнали из диаконисс? — сдавленно прошептал Кесарий. — Из-за… из-за меня? Святые мученики…

— Только это секрет, — заторопился Верна. — Она велела вам не говорить. — Так что не выдавайте меня — а то она велит меня выпороть.

— Какие вы, мужчины, сплетники, — раздался звонкий голос Финареты. — А еще нас осуждаете. Я всегда подозревала, что это сам Эпиметей открыл тот злополучный ящик, а потом свалил все на бедную Пандору. И когда это бабушка приказывала тебя пороть? Она скорее меня выпорет, чем тебя, Верна.

Верна досадливо повел плечами и ничего не ответил молодой хозяйке.

— Вы не думайте там… про доносы да про всякое такое, — нагнувшись к Кесарию, доверительным шепотом продолжил управляющий Леэны. — Этот парнишка неплохой, я его с детства знаю… Хороший мальчик… помогал мне в церкви свечи зажигать, бывало. Я его еще креститься учил: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу». Хороший мальчик был, веселый… только когда ко крещению готовиться стал, изменился. Это Пистифорова работа. А так он такой резвый, шустрый был, помню. Родители его горшечную мастерскую держали, в Никомедии-то. Зажиточными не были, но достаток был. Всегда на бедных не жалели, приносили пожертвования. А потом отец умер… как раз младший брат у Севастиана родился. А к матери посватался этот… пьяница… Ну, тогда-то он не пил… Короче, разорилась мастерская, им дом продать пришлось, в другой квартал переехать, на правый берег, в синойкию. У матери Севастиана еще ребенок родился… мальчик… а потом и девочка… а потом не стало матери. Перед смертью крестилась, да. Севастиан тогда стал целыми днями в церкви мученика Анфима пропадать, у Пистифора. Потом Пистифор его к Гераклеону послал. Он добрый мальчик был, Севастиан-то. Резвый такой, веселый, непоседливый. Когда мы полгода здесь жили, полгода в Никомедии, так они с Финаретой вместе, помню, на качелях качались.

— Он меня с них прыгать научил, — сказала Финарета, — а то я боялась. Представляете, Каллист врач?

Каллист, более-менее отмытый, с мокрыми волосами и затаенным в глазах огнем, молча стоял рядом, независимо скрестив руки на груди.

— А как-то горящую свечку в рот засунул. Хотел пламя проглотить. Еще совсем младенец был. Хорошо, я заметил, а то был бы, как Моисей пророк, косноязычный. Я за малышами тогда во время богослужения присматривал… да…

— Свечку проглотил? Похоже на него, — саркастически сказал Каллист.

— Каллист, не сердись ты на этого юношу. Садись лучше рядом со мной, в изголовье — я на тебя обопрусь! Вот, Анфуса уже ужин накрывает, — сказал, улыбаясь, Кесарий.

…Леэна вернулась вместе с вымытым и причесанным Севастианом, одетым в белоснежный хитон с золотистой каймой.

— Не бойся. Здесь все тебе верят, — сказала Леэна.

Однако в глазах Каллиста чтец отнюдь не нашел подтверждения этим словам.

— Каллист врач, — продолжила Леэна. — Я ручаюсь за этого человека. Он не предаст. Я знаю Севастиана с рождения.

Севастиан, покрасневший, стоял, явно стесняясь своей роскошной одежды.

— Садись рядом со мной, — приветливо пригласил его Кесарий. — Здесь места много — я сейчас на бок лягу… вот, садись.

Севастиан смущенный, но счастливый, сел у ног Кесария.

Анфуса раздавала скромное угощение — лепешки, маслины, козий сыр.

— Вам письмо и подарок от трибуна Диомида, Каллист врач!

Агап подал письмо вифинцу и поставил на землю искусно сплетенную корзину, полную свежих, нежных смокв самого лучшего сорта.

— Трибун Диомид… радоваться… хвала благим богам… выздоровление твоего друга и сына госпожи Леэны, дочери Леонида… в гости… буду рад… смоквы из нашего сада… — вполголоса читал Каллист.

— Анфуса, положи смоквы на блюдо! — велела Леэна. Она сидела рядом с Севастианом, на кушетке, обнимая по-матерински юношу за плечи.

— Давайте поставим их сюда! — предложила Финарета. — Каждому будет удобно взять… вот сюда — вы не против, Александр?

— Лучше не на кушетку, а ко мне на живот, — сказал Кесарий, с помощью Каллиста устраиваясь полулежа среди подушек. — Ничего, мне не тяжело — зато всем удобно. Ты любишь смоквы, Каллист? Я — так очень.

— Их надо съесть сегодня — этот сорт очень нежный, завтра в нем уже заведутся черви, — сказала Леэна.

— Каллист врач, скажите, пожалуйста, Севастиану, что вы больше на него не сердитесь, — попросила Финарета, надкусывая сочную смокву. — Севастиан, не бойся его.

— Не бойся меня, Севастиан, — хмуро сказал Каллист. — Пока ты не сделал то, о чем я тебя предупреждал.

— Опять вы за свое, Каллист врач, — вздохнула Финарета. — Он не такой.

— Я вас помню, Каллист врач, — вдруг сказал, потирая ладонью горло, Севастиан. — Вы с пресвитером Пистифором спорили…

— Да? — холодно переспросил Каллист.

— Вы — никеец? — спросил осмелевший Севастиан и тотчас зарделся, испугавшись собственной смелости.

— Я — эллин, — резко ответил Каллист. — Я никакого отношения к христианам не имею.

— Он — последователь божествен… ну, философа Плотина, знаешь такого, Севастиан? Который у себя дома чужих сирот собирал и воспитывал? — затараторила Финарета.

— Он — мой друг, Севастиан, — сказал Кесарий, мягко улыбаясь и обнимая Каллиста.

Севастиан переводил растерянный взгляд с Кесария на Каллиста и обратно.

— Бабушка, посмотри, Александр и Каллист так похожи на Диоскуров! — вдруг захлопала в ладоши Финарета.

— Немного есть, — усмехнулась дочь Леонида.

— Лучше сказать — на Давида и Ионафана, — поправил Верна, беря прозрачную от спелости смокву с блюда на груди Кесария.

Они ужинали и разговаривали, пока солнце не начало клониться к закату.

— Мне пора, — неожиданно сказал Севастиан.

— Я думала, ты останешься у нас ночевать, — удивилась Леэна.

— Нет, госпожа Леэна, я не могу… братья голодные… я не был еще сегодня дома…

— Агап! Поедешь сегодня с Севастианом в город, заночуешь на постоялом дворе, завтра сделаешь покупки, как обычно, — велела дочь Леонида. — Анфуса, собери ему в дорогу… и вина дай, недорогого… Отчим ведь с вами живет?

— С нами, — проговорил Севастиан, кусая губы.

+++

— Как же вы теперь, госпожа Леэна? Что же теперь делать? — говорил Севастиан, когда Леэна вышла провожать повозку.

— Дитя мое, такое часто случается. Приходи к нам, когда найдешь время. Я буду рада.