Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

мировоззрении является укоренелость в божественном порядке вещей. В этом как раз и состоит ее основополагающее различие с доктриной нацизма. Ее основное положение – исключительность всего политического, мистическая вера в волшебную силу фюрера придают нацизму характер политической религии. Как раз в этом я вижу различие между консервативной политикой веры и нацистской политической верой»[1100]. К тому же если «консервативная революция» была многими корнями связана с национальной традицией, то, как указывал Людвиг фон Мизес, в генеалогическом древе нацистов французы Жорж Сорель и Жан Шарль Сисмонди (швейцарский мыслитель, считавший мелкое производство идеальной формой хозяйствования), а также англичане Томас Карлейль, Джон Рескин (английский теоретик, выразивший романтический протест против современного общества) и Xьюстон Стюарт Чемберлен много важней, чем любой немец. Немцы иудейской веры и происхождения, вроде Фердинанда Лассаля и Альфреда Лассона (активный пропагандист немецкого народного права), барона Юлиуса Шталя и Вальтера Ратенау внесли больше в основные принципы нацизма, чем Вернер Зомбарт, Мартин Шпанн и Фердинанд Фрид (сотрудник журнала Церера «Тат»)[1101]. Не какие-либо идеи, а общее состояние Веймарской республики было решающей предпосылкой победы нацистов. В этом отношении весьма показательной может быть следующая параллель с человеческим организмом. Естествоиспытатель Макс фон Петтенхофер указывал, что решающее значение для инфицирования человека имеет не сам микроб, а общая готовность организма принять его. На глазах у студентов он выпил стакан воды с целой культурой холеры и не заболел[1102]. Немецкое же общество не имело противоядия против отравы нацизма, и значительную долю вины за это несет «консервативная революция». Гитлер, со своей стороны, в адаптации «консервативной революции» к своим целям проявил максимальное проворство и настойчивость: очень символичным для судьбы «консервативной революции» является «День Потсдама» 23 марта 1933 г., когда Гитлер смог ловко обручить, как он сам выразился, «символы старого величия и новые силы»[1103]. Попытки представителей «консервативной революции» встать на путь борьбы с нацизмом были явно запоздалыми и ничего изменить не могли, хотя можно согласиться с Себастианом Хаффнером, что «единственным серьезным противником нацизма были консерваторы, которые в условиях Третьего рейха смогли сохранить принципы законности и правовой государственности, а либералы, Центр, социал-демократы не доставили Гитлеру никаких хлопот или столь же мало, как коммунисты»[1104].

Личные судьбы участников «консервативной революции» преимущественно разошлись с нацистами после 1933 г. Из крупных фигур «консервативной революции» лишь Карл Шмитт в 1933 г. вступил в НСДАП, но карьеру в условиях нацистского режима по разным причинам сделать не смог, у нацистов в почете были более «гибкие» мыслители. В конечном счете можно считать, как это показали новейшие штудии, Карл Шмитт выступал всего лишь за авторитарный либерализм: строгое государство и здоровая экономика[1105]. Такая модель после Второй мировой войны работала во многих странах…

Шпенглер был проклят нацистами как идеологический «контрреволюционер», «мелкобуржуазный деятель», нацистские активисты требовали даже посадить его в тюрьму[1106]. Дело в том, что Шпенглер усмотрел в личности автора «Майн кампф» признаки снижения расового уровня немцев, а в беспрестанно марширующих коричневых колоннах – признак дурного вкуса. Шпенглер имел крайне негативное мнение о нацизме, последние страницы его дневника напоминают сборник анекдотов: Гитлера он называл не иначе, как «пролет-ариер», НСДАП – организацией безработных бездельников, «Миф XX века» Розенберга – книгой, в которой верен лишь счет страниц, а его собственный «Закат Европы» – «это книга, в которой Гитлер прочитал весь заголовок»[1107]. В книге «Годы решений» Шпенглер дал вполне определенную характеристику нацистской партии: «мы хотели покончить со всеми партиями. Осталась же самая отвратительная»[1108].

Эрнст Юнгер после 1933 г. полностью отстранился от нацизма, отказался вступить в партию, отказался от членства в Академии поэзии, в годы гитлеровской диктатуры не вышло ни одной его новой книги. В войну Юнгер служил некоторое время на Западном фронте командиром роты, затем при штабе немецкого командования во Франции, во время войны совершил короткую поездку на Восточный фронт. Во Франции Юнгер написал книгу «Мир», ее в рукописи читал генерал Роммель, который под влиянием этой книги присоединился к Сопротивлению. После 20 июня 1944 г. (покушение на Гитлера) Юнгер был уволен со службы, так как был близок генералам Штюльпнагелю и Хольтицу, но до ареста, по счастливой случайности, не дошло. Геббельс и Гиммлер хотели его уничтожить, но Гитлер лично приказал не трогать знаменитого кавалера ордена «Pour le Mérite»[1109].

У другого знаменитого беллетриста Веймарской эпохи, Готфрида Бенна была репутация нигилиста, а нигилизм ассоциируется с отрицанием и искусства, но на самом деле он утверждал своей жизнью культ искусства и артистизма. В 20-е годы вырабатывается характерный стиль зрелого творчества Бенна, формируется его стойкий скептицизм к прогрессистским теориям, по отношению к возможностям развития человеческого общества и прогресса[1110]. Первоначально оптимистическая оценка нацизма была ошибкой художника, о которой он впоследствии говорил, что каждый человек может ошибиться и при этом категорически отказывался от драматизации этой ошибки… Любопытно отметить, что если литературная карьера Эрнста Юнгера продолжалась до начала 40-х годов, то карьера Готфрида Бенна практически пресеклась в 1934 г. А в мае 1936 г. в эсэсовской газете «Das schwarze Korps» появилась разгромная статья о его стихах, в рецензии содержалось обвинение в порнографии[1111]. Это было в нацистских условиях весьма тяжелое обвинение.

В 1939 г. вышел роман Юнгера «На мраморных скалах». Это было единственное почти незамаскированное антинацистское произведение, которое появилось легально в гитлеровской Германии. При желании в нем можно было найти вполне актуальные параллели. Это была притча о гибели цивилизации под натиском варваров. Восхитительный горный и лесной край, где живет и наслаждается жизнью талантливый и трудолюбивый народ, оказался под властью свирепого Лесничего. Его присутствие ощущается как разлитый яд. Страх перед Лесничим и его ордами развязывает низменные инстинкты. Порча нравов ширится как эпидемия. Народ созрел для рабства.

Невозможно понять, когда и где происходит действие; в книге нет истории, нет и живых характеров – это не реалистический или психологический роман, а скорее роман-аллегория[1112]. Как ни странно, цензурные опасения автора только улучшили художественные качества этой вещи… Сам Юнгер как-то остроумно заметил, что «цензура воспитывает утонченность стиля, как дуэль – утонченность нравов»[1113].

Эдгар Юлиус Юнг после 1933 г. перешел в оппозицию нацизму, он, как и многие лидеры «консервативной революции», не разделял антисемитизма нацистов. За речь, написанную для вице-канцлера Папена, он поплатился жизнью: был убит в «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 г.

Эрнст Никиш вскоре после прихода нацистов к власти был арестован гестапо и в 1937 г. осужден на пожизненное заключение, в 1945 г. был освобожден Красной