Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

носителем которых была «консервативная революция» и которые при прочих равных условиях, может быть, никогда бы и не дали о себе знать, оставаясь духовным, интеллектуальным явлением, не отражавшимся прямо в политической сфере. Ведь основанная на той же политической культуре ФРГ обладает одной из самых стабильных демократий в Европе.

«Консервативная революция» высветила в необычном ракурсе проблему капитализма в Германии; у него оказалось очень много врагов, причем не обязательно враги эти были марксистами. Впрочем, критика либерализма у нацистов схожа с марксистской: экономический либерализм превратил все вещи в простые товары, сделал человеческие отношения неличностными, расколол общество на враждующие классы, основал чисто формальную демократию и пр. Нацисты восприняли как марксистскую критику капитализма, так и критику капитализма со стороны «консервативной революции»: крупные частные предприятия в нацистские времена хоть и становились еще крупнее, но свойственная либерализму свобода принятия решений у предпринимателей очень сузилась и геринговские четырехлетние планы очень мало отличались от советских пятилеток. Фриц Тиссен, который первоначально делал большие взносы в нацистскую кассу, в начале войны бежал из Германии и всем, кого встречал за рубежом, говорил: «Ну и дурак же я был!»[1121]

Антикапиталистическая, антилиберальная критика «консервативной революции» носила, однако, двойственный характер, так и не преодоленный нацистами. Это хорошо подметил Герберт Маркузе: «С одной стороны, они требовали жесткого, почти циничного реализма, с другой стороны, превозносили „идеальные ценности“ как конечный смысл жизни и призывали к спасению этого духа»[1122]. Эта двойственность уже в наши дни была радикально преодолена современными неоконсерваторами, которые провозгласили идеалы старого манчестерского либерализма собственными.

Трагизм Веймарской демократии состоял еще и в том, что поначалу никакой альтернативы буржуазной демократии и не было, она утвердилась беспрепятственно, а затем началось действие факторов, о которых уже говорилось: прямая демократия постоянно была нацелена против либеральной республики. Немецкий историк Отто Шюдденкопф следующим образом описал эту ситуацию: «Веймар (демократия. – О.П.) проиграл Москве (большевизм. – О.П.) и Потсдаму (консерватизм. – О.П.). Но Потсдам сам никогда бы не победил, он сам стал жертвой после 1933 г. Корни краха „консервативной революции“ кроются в рассматриваемой эпохе: демократия и тоталитарные силы оказались могущественней, чем представления об элите»[1123]. Подобное роковое развитие имело место и в России после Октябрьской революции. Германия и Россия чем-то схожи в своей межвоенной истории. То, чем были для большевизма и сталинизма российская революционная традиция, российский нигилизм и западный марксизм, тем же в Германии для национал-социализма были мифы «консервативной революции». Напрасно критики усердствуют в разоблачениях марксизма или русской авторитарной традиции, стремясь поразить большевизм, их критические стрелы бьют мимо цели так же, как и стрелы критиков «консервативной революции», стремящихся таким образом изобличить национал-социализм. И нацизм, и сталинизм не могут быть сведены к отдельным компонентам этих феноменов, нацизм и сталинизм могли появиться лишь в тех условиях, в которых они появились, но они могли и не появиться, ведь каждая политическая культура значительно шире, чем то, во что она выливается. От чего же это зависит? Ответу на этот вопрос посвящены последующие разделы.

6.2. Политическая ситуация в заключительной фазе Веймарской республики

Есть величие в каждой личности. Но толпа – безголовое чудовище. Оно никогда не знает, куда повернет, его можно обратить в любую сторону.

Чарли Чаплин в фильме «Огни рампы»

Развитие событий до отставки Брюнинга

Ради ответа на вопрос, почему пала Веймарская республика, написаны горы книг, но вопрос этот продолжает оставаться открытым, поскольку 12 лет нацистской диктатуры совершенно выпадают из логически довольно последовательной немецкой традиции. Действительно, безумный сонм нацистских идеологов и политиков, совершенно предавших (как выяснилось впоследствии) забвению все человеческое, христианское, обуянных демоническим стремлением к власти, расовому господству, геноциду, никак не вписывается не только в немецкую, но и в европейскую традицию, они никак не могли быть идентичны немецкому народу, его истории, немецкой культуре. С такой же категоричностью то же самое следует сказать и о сталинизме, хотя ныне и принято говорить об архаической российской традиции авторитаризма, подготовившей почву для диктатуры, но Сталину для того, чтобы ликвидировать мифы демократии, которые только начали утверждаться в России, пришлось убить столько народу, сколько ни один тиран в человеческой истории не убивал. В самой природе тоталитарных систем есть нечто искусственное, манипулируемое, поэтому их нельзя смешивать с другими условиями существования власти. Между тем в отечественной историографии нацизма, фашизма, с этими терминами обращались абсолютно неразборчиво, долгое время считалось, что «фашизм» в Германии начался с правительства Брюнинга, однако это нелепо. Поэтому автор и решил обратиться более детально к расстановке политических сил на заключительной стадии Веймарской республики. Политическую историю взятия власти нацистами обычно описывают как цепочку интриг и преступлений и обычно получается, что вождь ослабленной и переживающей тяжелый кризис НСДАП Адольф Гитлер был «приведен к власти» благодаря вероломству Папена, ради выгоды аграриев, из-за вмешательства магнатов тяжелой промышленности и т. д. Но если присмотреться детально, то получается несколько иная картина.

Ответ на вопрос о причинах прихода нацистов к власти следует искать в непосредственной экономической и политической ситуации, сложившейся в Германии после Великого кризиса 1929 г., когда началось возвышение национал-социализма. Жорж Сорель в начале ХХ в. пророчески смоделировал ситуацию 1929 г., почти детально предсказав фашистскую, нацистскую политику: «Маркс, кажется, никогда не ставил вопрос о том, что произойдет в случае разрушения экономики. Дело может дойти до революции, которая в качестве идеала будет иметь возвращение старого или социальную консервацию. Сегодня мы видим, что такое возможно: сторонники Жореса, клерикалы, демократы перенесли свой идеал будущего в средневековье. Они хотят, чтобы конкурентная борьба ослабла, богатство было ограничено, как и воспроизводство потребностей»[1124]. В самом деле, социально-экономический и политический кризис после 1929 г. привел немецкое общество в состояние, близкое революции.

Это состояние ясно обозначилось к моменту начала нового круга дискуссии по репарациям. План Юнга имел все шансы пройти в рейхстаге и прошел в конце концов, но шовинистическое и реакционное правое крыло рейхстага решило провести референдум против принятия плана Юнга. В период подготовки к референдуму Альфред Гугенберг сделал шаг, имевший ужасные последствия: в качестве агитатора против плана Юнга он привлек Адольфа Гитлера, который в это время вел жизнь обычного, может быть, несколько экзальтированного, баварского политика, известного только у себя на юге, и не имел каких-либо многообещающих перспектив в политической карьере.

В принципе оппозиция плану Юнга была нормальным явлением, но то, с какой демагогической энергией «Имперский комитет по немецкой народной инициативе», в котором сотрудничали Гугенберг и Гитлер, проводил эту оппозицию, сильно