Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Эрих фон Людендорф после революции 1918 г. некоторое время сотрудничал с нацистами, но затем решительно отошел от них, присоединился к «консервативной революции», точнее – к «фёлькише». 30 января 1933 г. Людендорф писал Гинденбургу по случаю назначения Гитлера канцлером: «Я Вам торжественно предрекаю, что этот пагубный политик низвергнет нашу страну в пропасть, а народу принесет неисчислимые бедствия»[1114]. В 1935 г. Людендорф отклонил предложение Гитлера принять в честь 70-летия маршальский жезл, даже не пригласил Гитлера на празднование своего юбилея, хотя ему дали знать, что фюрер хотел бы быть на нем. Вплоть до смерти в 1937 г. Людендорф крайне негативно отзывался о «богемском ефрейторе», лишь старые боевые заслуги уберегли его от насильственной смерти.

Известные деятели «консервативной революции» капитан Эрхардт и Грегор Штрассер чудом избежали смерти в «ночь длинных ножей», когда был убит близкий младоконсерваторам генерал Шлейхер. Известный младоконсерватор Герман Раушнинг, бывший президентом Сената вольного города Данцига, в 1936 г. бежал в Швейцарию, затем переехал в США, где стал фермером. Его перу принадлежат разоблачающие Гитлера и нацизм книги «Разговоры с Гитлером», «Революция нигилизма», «Время безумия».

Все организации периода «консервативной революции» после 1933 г. были запрещены, таков был финал этого любопытного феномена.

Немцы оказались очень падкими на нацистскую пропаганду, о чем свидетельствуют значительные избирательные успехи нацистов, и хотя сам захват власти произошел на псевдолегальной, псевдодемократической основе, все же следует признать справедливым высказывание немецкого историка Михаэля Штюрмера, что «ручная лошадь плебисцитарной демократии оказалась на поверку тигром»[1115], а представления о том, что Гитлер – это агент германского капитала, Сталин же – подлец, фальсифицировавший ленинское наследие, должны быть отвергнуты по причине неоспоримой популярности, которую они имели[1116]. Слабость самой радикальной в Европе Веймарской демократии была обусловлена отсутствием сколь либо длительной и прочной демократической традиции, которую не в состоянии заменить даже самая совершенная демократическая конституция. Более значимыми оказались основы политической культуры, а не буква закона. Немецкий ученый Рудольф фон Моль еще в середине XIX в. писал о том, что не всегда политически неоправданные решения могут быть преодолены исполнительной властью: «Действительной защитой против злоупотреблений властью являются не принципиальные ограничения полномочий, которые, впрочем, необходимы, а воззрения и конституционный смысл, близкий народным представителям и самому народу, которые, исходя из него, опознают и своевременно отвергают каждое неоправданное решение»[1117]. Именно этого конституционного «смысла» и не хватило Веймарской демократии, поэтому ее крах произошел как бы дважды: сначала она лишилась всякого кредита в немецком народе, что отразилось в реалиях «консервативной революции», а нацисты, почувствовав в антиреспубликанских, антидемократических настроениях твердую почву под ногами, совершили второй шаг, который стал роковым для Веймарской демократии. Примечательно и поучительно и то, что разрушение демократии последовало на пути президентской диктатуры, то есть при помощи того политического инструмента, который был задуман как орудие сохранения, стабилизации республиканского устройства. Поэтому можно сказать, что не наличие радикальных правых и левых течений стало причиной краха Веймарской республики, а отсутствие достаточных сил сопротивления им. «Демократические силы, – писал Карл Ясперс, – не выдвинули демократических деятелей и не проявили энтузиазма в отношении политической свободы и связанной с этим ответственности, более того, они показали, что являются представителями определенных интересов, и были мелочными в спорах о ничтожных вещах, не продемонстрировав никакого морально-политического единства. Такое положение привело к установлению господства национал-социализма»[1118].

Огромное значение по всей видимости имело и традиционное отвращение немцев к анархии – историк из США Гордон Крейг в 1933 г. высказал недоумение своему другу американскому консулу в Мюнхене Чарльзу Хатэвею, что люди, когда-то известные неукротимым индивидуализмом в религии и философии, теперь с таким невиданным рвением проявляют уважение к политической власти[1119]. Ответа он не услышал – по всей видимости, он был элементарным, то есть респект к власти был растворен в немецком характере или политической культуре.

В самом деле, сразу после прихода к власти началась фаза самого подлого и низкого террора и мести своим противникам со стороны СА: разнообразным формам давления и преследований подверглись партийные организации, мэрии, профсоюзные организации, издательства и прочие – штурмовики тащили свои жертвы в импровизированные лагеря на территории заброшенных складов, заводов, сараев, ангаров – только в Берлине таких концлагерей было более 100. Всего было арестовано более 100 000 человек (в том числе и женщин), которых подвергли унижающим человеческое достоинство действиям, пыткам, избиениям, издевательствам, военной муштре или наказаниям работой. 500–600 человек из этих арестованных было убито или умерли в результате издевательств. Волна террора несколько спала только в конце лета 1933 г., после того как Гитлер официально объявил о завершении «легальной революции». 2 августа 1933 г. СА были лишены полномочий в качестве вспомогательной полиции.

Поначалу СА упорно держались цели стать наряду с армией и полицией третьим оруженосцем нации, как этого требовал Рем в партийном журнале «Национал-социалистический ежемесячник». СА хотели для начала перевести на государственное довольство 74 000 своих функционеров. СА упорно стремились к оружию, причем делали это старым явочным порядком, ведь они именно на этом пути преуспели ранее: к моменту разоружения летом 1934 г. у СА было 177 000 карабинов, 1900 пулеметов. Рем культивировал оппозиционные настроения не только к рейхсверу, но и к партии.

Марбургская речь Франца фон Папена 17 июня 1934 г. была своего рода сигналом о том, что границы терпения консервативного сектора уже достигнуты – Гитлер решил действовать. 30 июня 1934 г. во время отпуска верхушки СА Гитлер приказал убить мнимых «заговорщиков» – было застрелено СС и полицией по специальным проскрипционным спискам 150–200 человек, среди них было 50 крупных функционеров СА, включая и Рема. Когда соответствующее объявление было помещено в газетах, общественность с облегчением вздохнула, избавившись от самых радикальных террористов и садистов[1120]. Но и после 1934 г. вплоть до 1939 г. СА отличались, провокационными выходками, хулиганством, вызывающим поведением, но СА уже были под контролем СС и никакой свободы рук уже не имели. Концлагеря СА перешли СС.

Вероятно, в условиях стабильного политического и экономического развития склонность к стабильному государству, которое немцы ценили гораздо больше, чем демократию, никак не отразилось бы на истории страны или была каким-либо образом уравновешена, сбалансирована, стерта; в конце концов, что плохого в стабильном, соответствующем традиции государственном управлении, пользующемся поддержкой всего народа? Но суть проблемы как раз в том, что Ноябрьская революция с ее своеобразием, затем «карфагенский» Версальский мир, Великий кризис 1929 г. многократно мультиплицировали те особенности немецкой политической культуры,