Я, Юлия - Сантьяго Постегильо

Гета разделил свои силы надвое. Часть когорт осталась сдерживать сарматов, чтобы те не обратились против второго отряда: его Гета решил использовать для удара сзади по британским легионам в центре поля боя.

Центр войска Севера

Цилон увидел, что Гете наконец удалось зайти в тыл британским когортам и ударить. Вражеские воины пришли в смятение.

– Вперед! Вперед! – зарычал Цилон и встал в первую шеренгу.

Надо было прорвать неприятельский строй в самом центре. Его люди были измучены от чрезмерного напряжения, но, видя, что легат идет в первой шеренге, воодушевились и вновь обрели силы.

Левое крыло войска Севера

Север и его всадники пересекли равнину, старательно избегая ям-«лилий». Никто больше не попался в ловушку: все держались близ ущелья, в которое уже вошла часть войска.

У выхода из ущелья их встретил Новий Руф с постоянной конницей британских и испанских легионов. Но то ли из-за бешеной жажды мщения, обуявшей людей Севера, то ли из-за их численного превосходства – к ним присоединились всадники-преторианцы – он потерпел неудачу. Тарраконский наместник понял, что борьба – по крайней мере, в этой части поля боя – проиграна, но не стал отдавать никаких приказов. Он натянул поводья, без единого слова повернул лошадь и пустился в сторону Лугдуна, даже не поинтересовавшись, что велит делать Альбин. Оглянувшись, он увидел, что Цилон прорвал строй британских легионов в центре, а брат Севера обрушился на них с тыла. Только сарматы продолжали биться. Но дело, со всей очевидностью, оборачивалось скверно. Отныне для Руфа существовало только одно: Лугдун с его крепкими стенами.

Замыкающий отряд войска Альбина

Клодий Альбин наблюдал то же самое, что и Руф, и быстро пришел к такому же выводу: сражение проиграно. И война тоже? Этого он пока не мог сказать. Для начала следовало спасти основную часть войска.

– Всем отходить к Лугдуну! – распорядился он, и во все места, где его войска еще держали строй, помчались конные гонцы.

Сарматы отступали упорядоченнее всех, и поэтому Альбин решил присоединиться именно к ним, видя, что Север со своими преторианцами начал охоту на него. Закованные в броню всадники с Востока стали его личной охраной.

Нет, Альбин не считал, что война проиграна. Он запрется в Лугдуне и будет сражаться под защитой городских стен. Потом свяжется с Лупом и предложит ему больше денег, предложит все, что тот захочет. Может, ренские легионы все же пойдут за ним. А Сенат по-прежнему благоволит ему. Да, patres conscripti, запуганные Севером, пока молчат, но Сульпициан все время твердит: когда удача повернется к нему лицом, сенаторы встретят его с распростертыми объятиями. Ничто еще не потеряно.

LXXI. Когда все становится неважным

Походная палатка императрицы, лагерь данубийских легионов 20 февраля 197 г.

Не в силах сидеть на месте и спокойно дожидаться Севера, Юлия мерила шагами палатку. Ее супругу предстояло вскоре вернуться, оказаться рядом с ней… вот только живым или мертвым?

Относительно финальной части сражения известия были благоприятными. Войско Альбина отступало, его предводитель нашел убежище за стенами Лугдуна, в то время как поле боя осталось за воинами Севера. И самое важное… нет, единственно важное: с Септимием все обстояло благополучно. Он попал в одну из ловушек с кольями, которые устроили легионеры Альбина, но выжил и теперь лично возглавлял заключительный натиск.

Об этом сообщали одни, другие, третьи – но Юлия уже не верила никому. Вдруг они просто не решаются сказать, как в действительности обстоят дела? Что, если Септимий выжил после падения в яму, но получил ранение, легкое… или тяжелое. Этого не мог сказать никто.

– Я хочу знать, что с моим супругом. Посмотри мне в глаза и скажи правду, – велела она Галену час назад.

В разгар жестокого боя врача вызвали на передний край, чтобы он осмотрел императора.

– Я видел его в добром здравии, сиятельная, – ответил грек, но и это ее не убедило.

Сердце подсказывало ей: что-то случилось, и Септимий…

Но вот он вошел.

Перестав бесцельно бродить по палатке, Юлия кинулась к супругу и принялась беспокойно его ощупывать.

– С тобой все хорошо? – спрашивала она снова и снова, безостановочно скользя ладонями по его телу, покрытому кровью. – С тобой все хорошо? С тобой все хорошо? Ты весь в крови… Поговори со мной, скажи что-нибудь…

Он раскрыл рот, но тут Юлия сползла на пол, прижимаясь к нему – медленно, будто постепенно теряла сознание. Она опустилась на колени и обняла ноги мужа, не переставая твердить:

– С тобой все хорошо? С тобой все хорошо?

Наконец вопрос перешел в долгое рыдание, которому, казалось, не будет конца.

Север нагнулся и взял ее за талию, чтобы помочь встать, но Юлия вцепилась в него с такой силой, что из этого ничего не вышло.

Так они и сидели на полу, обнявшись – нет, слившись друг с другом.

– Прости, прости… – заговорила Юлия со слезами на глазах, перемежая свою речь всхлипами. – Прости. Я все время заставляла тебя сражаться. Без перерыва, без роздыха. Против одного врага, другого, третьего. Прости. Ты мог погибнуть, пропасть без вести, мы могли потерять все, потерять тебя… Ты всегда говорил, что Альбин – самый грозный противник, а я толкнула тебя на борьбу с ним… ты мог погибнуть…

Север был растроган, слыша это признание, сделанное сквозь плач, но еще больше его тронуло то, что жена впервые за долгое время не произнесла ни слова «империя», ни слова «власть».

В конце концов Юлия ослабила хватку. Север поднялся осторожно – он никогда еще не видел свою молодую супругу такой слабой, такой хрупкой, такой беззащитной.

– Со мной все хорошо, – сказал он, когда оба встали и Юлия спрятала лицо у него на груди.

– Прости, о, прости меня… Борьба с Альбином оказалась такой ожесточенной… Прости… Я была… не права.

Север стоял неподвижно, обеими руками обняв содрогавшееся от рыданий тело жены. «Не права». Никогда прежде это слово не срывалось с ее уст.

– Нет, ты не была не права, – шепнул он на ухо жене. – Мы оба были правы. Я – когда сказал, что с Альбином будет труднее, чем со всеми остальными. Ты – когда сказала, что эта схватка должна произойти.

– Все равно… прости, прости… – повторяла Юлия, не размыкая объятий.

– Ты просишь прощения за то, что помогла мне добыть империю и основать династию? – спросил он наконец, и его руки обхватили Юлию даже сильнее ее объятия. – Не стоит. Ведь без тебя я не добился бы ничего.

Юлия безостановочно рыдала: так родник, пересохший много