Я, Юлия - Сантьяго Постегильо

лет назад, внезапно начинает бить с силой, которой в нем не было никогда, буйно, неудержимо. И такой же буйной и неудержимой была ее страсть к супругу, самому доблестному, самому сильному, самому могущественному из людей… тому, кто поставил на кон все, даже свою жизнь, чтобы заполучить империю… и династию. Свою империю, свою династию. Их империю, их династию. Для них двоих. На веки вечные.

LXXII. Голова императора

Главный лагерь Севера, окрестности Лугдуна Конец февраля 197 г.

Север проснулся счастливым. Юлия отдавалась ему всю ночь так, как не бывало со времен ее первой беременности. Они ласкались, целовались, достигали вершин наслаждения. Потом уснули. Или, скорее, погрузились в сладчайшую дремоту. Ту, что следует за великими победами. Он снова принялся ласкать ее, она ответила поцелуями. А затем все повторилось и повторялось еще не раз, пока снаружи царил мрак. До рассвета.

Север был утомлен до предела, но чувственное удовольствие, разделенное с женой, и победа над Альбином на поле боя сообщили ему достаточно сил, чтобы тем утром он выглядел бодро, беседуя со своими советниками.

Гета, Лет, Плавтиан и другие ждали указаний. После разгрома Альбин укрылся в Лугдуне с несколькими легионами и все еще представлял угрозу. Было ясно: если он просидит там сколь-нибудь долго, сенаторы начнут строить козни. Алексиан извещал, что держит Рим в руках, но прибавлял: у него хватит войск лишь на то, чтобы справиться с мятежом сенаторов, поддержанных вигилами и другими вооруженными горожанами. Никто не знал, останутся ли германские легионы на стороне Севера: в верности Вирия Лупа многие сомневались.

Положение выглядело неопределенным, но Север являл собой образец спокойствия, более того – уверенности в будущем. Эту уверенность вдохнула в него Юлия – ночью, в несколько приемов. Увидев ее впервые в жизни хрупкой и беззащитной, он стал еще деятельнее и решительнее. Мысли его приобрели невиданную стройность.

– Пошлите гонцов в город, – начал он, оглядев собравшихся. – Пусть сообщат центурионам британских легионов и Седьмого легиона «Близнецы», что я не стану их карать, если они вернутся в свои лагеря, то есть в Британию и в испанский Легий.

– Никакого наказания? – спросил Плавтиан с легким оттенком сомнения, заявляя тем самым, что с решением императора не согласен.

Остальные промолчали.

– Мы можем устроить децимацию этим частям, – согласился Север. – Но они потеряли много людей, как и наши легионы. Нельзя допустить, чтобы доблестные римские воины гибли и дальше. Они нужны на границах империи и в испанских рудниках. Кроме того, мы тем самым дадим понять всем солдатам, что я законный предводитель всех легионов, великодушный к побежденным и беспощадный к мятежникам.

– Превосходное решение, мой сиятельный брат, – одобрительно проговорил Гета. – Четыре легиона покинут Лугдун, хочет того Альбин или не хочет.

– Да, я имел в виду и это тоже, – отозвался Север с улыбкой.

Его брат понял, что этот поступок преследует и чисто военную цель: оставить Альбина без войска.

На этом и порешили. Спустя день солдаты легионов, стоявших в Лугдуне, взбунтовались против начальников и ушли из города, рассчитывая на прощение императора-победителя. Схватка, призванная определить судьбу империи, продолжалась несколько месяцев, они потерпели поражение, но, несмотря на это, выжили и теперь могли вернуться в места стоянки своих легионов. Такую возможность нельзя было упустить.

В Лугдуне остались лишь конные сарматы и местные ополченцы, не знавшие, распространяется ли на них великодушие Севера. А также, разумеется, чиновники и жители города. Север пообещал, что сохранит всем им жизнь, более того – не станет сравнивать с землей мятежный город, если ему выдадут Альбина с женой, детьми и приближенными.

Альбин, покинутый солдатами, не мог ничего пообещать в ответ. Лугдунцы помнили, что́ Север сделал с Византием, до конца верным его врагу Нигеру. Выдача Альбина и его людей становилась неизбежной. Никто из жителей не хотел, чтобы Лугдун повторил судьбу восточного города.

Лентул и Новий Руф были казнены сразу же. Альбину же пришлось ждать целый день, прежде чем его привели в преторий Севера.

– Что скажешь в свою защиту? – осведомился у него Север.

Альбин стоял перед ним в грязной одежде, исхудавший от скверного питания и тревог последних дней.

– Я прошу лишь оставить в живых мою жену и моих детей, – сказал он твердым голосом, ни о чем не умоляя, полностью отдавшись на милость победителя.

Север хотел что-то сказать, но тут на его плечо легла рука Юлии.

– Не нарушай данное тобой слово перед всеми, – шепнула она.

Он не обернулся, но вместо Альбина посмотрел на Лета. Тот кивнул и обнажил меч. Легат уже казнил одного из врагов Севера – Нигера – и готов был вновь поработать палачом, лишив головы императора, побежденного в бою. И этот тоже просчитался, недооценив стойкость Севера, поддерживаемого женой и данубийскими легионерами, – Севера, чья сила и бодрость возрастали день ото дня.

– Ради Юпитера! – воскликнул Альбин, увидев клинок, занесенный над ним Летом без всяких предупреждений, предисловий и приговоров.

Больше он не успел сказать ничего.

Удар был безжалостным и точным. Голова Альбина полетела вниз и покатилась к ногам Севера.

– Коня, – велел сиятельный победитель.

Конь был покрыт пурпурной попоной, такого же цвета, как императорский палудаментум. Сев в седло, Север дернул поводья и направил коня к обезглавленному телу того, кто еще недавно был его злейшим врагом. На глазах всех военачальников, центурионов и легионеров из Паннонии и Мезии конские копыта стали топтать останки Клодия Альбина.

Затем Север спешился и медленно подошел к Юлии, осторожно обогнув голову Альбина, на чьем лице отобразились последние чувства, испытанные им при жизни, – удивление и боль. Он не хотел уродовать эту голову. Пусть все видят, как выглядел человек, взбунтовавшийся против него.

– Насадите ее на кол и укрепите его над главным воротами Лугдуна, – велел он со вздохом.

Для него все это наконец завершилось. Но когда он собирался войти в преторий, Юлия сказала мужу:

– Ты кое о чем забыл.

– О чем?

– О жене и детях Альбина.

Север помолчал, размышляя. Сперва он хотел проявить милосердие к Салинатрикс и ее отпрыскам, обойтись с ними так же, как с семейством Юлиана. Однако с Нигером он поступил неумолимо, распорядившись предать смерти всех его родных… Он не знал, как быть. Правда, Альбин, как и Нигер, имел многочисленных сторонников в Сенате, чем не мог похвастаться Юлиан. Оставить его потомство в живых… Юлия положила конец его раздумьям.

– Салинатрикс и ее дети станут для нас дамокловым мечом, – сказала она, не повышая голоса: эти слова были предназначены только для ушей мужа. – Сыновья будут расти, она примется настраивать