Я, Юлия - Сантьяго Постегильо

– Проклятье! – сказал он тихо, затем повторил во весь голос: – Проклятье!

Но даже так его услышали лишь несколько начальников, находившихся неподалеку, – до того оглушительно грохотали копыта двадцати двух тысяч закованных в броню коней.

Он знал, что сарматские всадники стоят в тылу у врага, ожидая своего часа, но подумал, что Альбин бросит их против конницы Севера и брат сдержит сарматов при помощи своих преторианцев. Однако Альбин не стал никого выставлять против Севера, который несся вперед на другой оконечности поля боя. Что за нелепость?! Впрочем, ему следовало думать не об этом, а о том, как встретить тяжеловооруженных всадников неприятеля.

– Мечите копья! Ради всех богов, мечите копья, все, что есть! – завопил он. – Лучникам изготовиться!

Он намеревался нанести сарматам как можно больше потерь, прежде чем они врежутся в его передовые когорты. Легионеры и воины из вспомогательных частей принялись осыпать врагов пилумами и камнями из пращей. Железная стена, приближавшаяся к ним, столкнулась с тучей метательных снарядов. Сто с лишним всадников пали, но более пяти тысяч продолжали наступать.

– Лучники! Стреляйте! – велел Гета.

Те выпустили сотни стрел. Еще около сотни сарматов распростерлись на покрасневшей от крови – еще вчерашней крови – траве. Остальные неумолимо двигались вперед.

Оставалось лишь одно средство, способное их остановить.

Будет много погибших. Очень много. Но иначе – отступление. Гета был не из тех, кого легко запугать, и он не собирался подводить брата.

– Щиты к земле! Никто не отходит ни на шаг!

Перед противником вырос заслон из щитов шириной свыше тысячи шагов. Сарматы летели прямо на эту преграду, словно ее не существовало, словно там ничего не было. Топот копыт заглушил все остальные звуки. Кое-кто из солдат Геты покрылся потом; кое-кто закрыл глаза, подпирая свой щит плечами. Были и такие, которые плакали. Но все стояли как вкопанные – ведь сам Гета был с ними, обводя их взглядом, и никто не хотел и не смел пускаться в бегство в присутствии брата императора.

Раздался громоподобный стук – железные наконечники копий и латы столкнулись с деревянными щитами и бронзовыми умбонами. Некоторые сарматы попробовали пустить своих коней поверх щитов, но это удалось лишь некоторым, самым ловким – слишком тяжелым было боевое облачение животных и людей. На это и рассчитывал Гета. Однако многим все же удалось пробраться между легионерами, орудуя копьями и мечами. Воины Геты, ослепленные страстным желанием остаться в живых, рубили все без разбора, часто не видя, с кем они сражаются, посреди месива из лошадей, панцирей и крови. Наконечники копий протыкали руки и ноги сарматов, конские животы. Но из-за брони цели достигал лишь один удар из трех. Сарматы не останавливались, топча окровавленных воинов, раненых и убитых, проникая сквозь строй паннонских и мезийских когорт. Гета по-прежнему восседал на своем коне, отдавая приказы.

– Запасные когорты, вперед!

Север в изобилии снабдил его запасными силами, и Гета решил бросить в бой всех воинов до единого, но не отступать. Сарматы, хорошо защищенные, яростные, неистовые, прорвали triplex acies, но в то утро у Геты было не три шеренги солдат, как обычно, а пять. В конце концов всадникам стало ясно: сколько бы врагов они ни положили, им не удастся пробиться черед бесконечные ряды когорт, которые предстали их глазам. Что же делать?

Гета испытывал сложную смесь чувств, разочарование пополам с удовлетворением: он так и не смог окружить противника и ударить по нему сзади, но зато не дал озверелым сарматам одолеть свое войско. Хватит ли этого для победы? Или нет?

Левое крыло войска Севера

Север наконец увидел, как нелегко приходится его брату, но отправка пяти с половиной тысяч сарматов на это крыло давала возможность подобраться к Альбину. Это были две главные задачи: во-первых, схватить вражеского вождя, во-вторых, окружить неприятеля и налететь на британские легионы в центре поля боя, чтобы Цилон тоже мог перейти в наступление. Выполняя их, следовало сокрушить и истребить войско, приведенное Альбином из Британии и Испании.

Самопровозглашенный император, надевший пурпурную тогу в Карнунте, предводитель данубийских легионов, которого солдаты восемь раз объявляли императором, разделавшийся с Юлианом и Нигером, покорившим для Рима два царства, Адиабенское и Осроенское, скакал, уверенный в своей победе, по обширной зеленой равнине – и внезапно заметил, что его всадники стали десятками пропадать в земле, поглощаемые ею как по волшебству. Он продолжил двигаться вперед среди всеобщего замешательства, пока его собственный конь не споткнулся и не полетел вниз, увлекая за собой всадника.

– А-а-а-а!

Север с конем угодили в одну из ям, вырытых ночью людьми Лентула. Хорошо наточенный кол принял их на свое смертельное острие, пронзая кожу, мышцы, кости, забрызгивая кровью и закидывая кусочками плоти влажное чрево смертоносной ловушки. Император Септимий Север исчез с поверхности земли, как исчезают сны: одним махом, в один миг, в мгновение ока. Так перед глазами пробуждающегося человека тают последние остатки воображаемого ночного мира.

– Боги! – только и успел воскликнуть он, перед тем как все стало темным, беззвучным и бессловесным.

Замыкающий отряд войска Севера

Юлия вышла из походного претория. Она уже много часов ждала каких-нибудь определенных известий о ходе сражения, но все сообщения, которые до нее доходили, были путаными и противоречивыми. Похоже, Гете удалось расправиться с врагами на своем крыле, но теперь он сдерживал жесточайший натиск сарматской конницы. Цилон ценой больших потерь держал оборону в центре поля боя, и имевшиеся у него силы постоянно уменьшались. Север с постоянной конницей решил прорваться на другом крыле. Однако уже какое-то время – недолгое, но казавшееся ей вечностью – с переднего края не поступало никаких вестей, хотя она велела Лету сообщать о сколь-нибудь важных событиях. Лету. Не Плавтиану. Для чего связываться с Плавтианом? Взаимная неприязнь между ними нисколько не уменьшилась. Но все это сейчас не имело значения.

При Иссе рядом с ней была Меса, но затем она уехала в Рим с Алексианом и осталась там. Юлия все понимала, но очень скучала по сестре, которой могла поверять свои сомнения, страхи, свою растущую неуверенность. Она обвела взглядом горизонт, надеясь понять, как идет сражение. Нет, далеко, слишком далеко… Битва и равнина, где эта битва протекала, казались какой-то беспорядочной мешаниной из пехотинцев, всадников и отдаленного гула – неясного и в то же время грозного. Юлия остро чувствовала боль, которую испытывали люди и животные всего в трех милях от нее. Но ее слух не улавливал ничего определенного.

Юлия