Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Это всего лишь царапина от шипов, — невесело усмехнулся Каллист, опуская руку в холодную воду ручья.

— Можно, я вас перевяжу?

— Нет-нет, Финарета! Лучше пойдем, послушаем, что читает Леэна.

И они вернулись. Леэна уже заканчивала чтение.

— Братия, Христос — наш мир. Он создал из обоих одно и разрушил стену преграды…[272]

Она поднялась, закрывая книгу.

— На сегодня, пожалуй, и все, — сказала она, внимательно и печально глядя на Каллиста.

…Потом раненая рука Каллиста стала предметом всеобщей заботы. Кесарий наложил на нее повязку из белой ленты, которую поспешно вынула из своей простой прически Архедамия. Темно-русые волосы девушки рассыпались по ее угловатым плечам, густые пряди легли на ее широкие скулы, и она стала похожа на дриаду, прячущуюся в сумраке у старого дуба. Она поймала гневный, ревнивый взгляд Финареты и поспешно накинула свое покрывало.

По дороге домой все молчали, только Агап изредка покрикивал на лошадей. Каллист спросил у Кесария громко и деланно равнодушно:

— А твое Крещение назначено на завтра?

— Да, на завтра, — ответила Леэна вместо названного сына. — Гераклеон позволил… учитывая болезнь Александра.

— А я еще нескоро смогу креститься, — вздохнула Архедамия. — Надо прослушать все беседы Гераклеона. — И пойти завтра не смогу — в доме гости, мне не удастся сбежать незамеченной. Потом расскажешь, как это все бывает, Финарета?

— Не расскажет, — ответила Леэна.

— Почему? — спросили удивленные девушки хором.

— Потому что Финарета завтра никуда не идет и остается дома, — строго ответила Леэна.

— Я?! — возмущенно вскричала рыжеволосая девушка. — Я?!

— Да, ты — и не будем более обсуждать это на людях… Каллист, дитя мое, как твоя рука?

— Хорошо, — ответил тот и безуспешно попытался улыбнуться. Он хотел что-то спросил у Кесария, но, видя, что тот задумчиво глядит на покрывающиеся вечерним туманом поля, промолчал и тяжело вздохнул.

+++

Ночь превратилась в раннее утро, и Агап, зевая, запрягал в повозку все тех же лошадей, удивленных новой поездкой.

— Ты выспался, Александр? — спросила Леэна нежно.

— Да, — ответил тот кратко.

— Да ты вообще не спал! — воскликнул Каллист. — Сидел всю ночь, на подушки облокотившись, и шептал что-то…

— Я молился, — резко ответил каппадокиец. — Если бы мог — то на пол бы встал, на колени.

Он сжал поперечную ручку своего костыля-посоха.

«На такой же опирался и Леонтий», — вдруг подумал Каллист, и ему стало невыносимо горько.

— Может быть, отложить крещение на несколько дней? Ты так устал… — сказал он вслух, касаясь его плеча.

— Нет, — отвечал Кесарий, пожимая его руку и одновременно отодвигая ее. — Довольно откладывать.

Каллист отступил в сторону и скрылся в ранней предрассветной мгле.

— Прощай, Кесарий, — прошептал он и бегом бросился прочь.

— Каллист! Каллист! — встревоженно закричал каппадокиец, пытаясь выбраться из повозки и роняя костыль.

— Оставь его одного, Александр… — проговорила Леэна со вздохом. — Ему тяжело расставаться с тобой. Одиночество его страшит, но оно ему сейчас необходимо…

— Да разве же мы расстаемся?! — с раздраженным непониманием воскликнул Кесарий, забирая костыль из рук Верны. — Я ведь ему сто… двести раз говорил, и сегодня ночью говорил — ничего не изменится, ничего! Так он не верил мне, а в конце концов просто сделал вид, что спит.

— Каллист прав, дитя мое, — ответила Леэна. — Все изменится.

— Я имел в виду — в нашей дружбе ничего не изменится.

— Я тоже это имела в виду, дитя мое. Изменится и в вашей дружбе, а что еще более важно — в твоей жизни. Ты ведь понимаешь, что идешь умирать?

— Но и оживать, — упрямо сказал Кесарий.

— Сначала надо умереть, — ответила Леэна. — И с тобой умрет все — и старая дружба, и старая любовь.

— Я люблю Феклу, матушка! — воскликнул Кесарий. — Это навсегда. Каллист мой друг, а Салом мой брат. Ничто не в силах этого изменить.

— Смерть — может, — загадочно ответила Леэна. — В своей крещальной смерти ты умрешь для всего былого. Потом настанет все новое.

— Я не собираюсь… — запальчиво начал Кесарий.

— Хорошо, сынок, — прервала его Леэна. — Возможно, то, что я тебе говорю, — излишне… Финарета!

Фигурка в светлом покрывале приблизилась к ним.

— Ты остаешься дома, Финарета. Это — мое последнее слово.

— Бабушка! Александр! Братец!

— Матушка! — вступился за нее Кесарий. — Возьмем Финарету!

— Нет. Так она скорее отучится бегать по кустам за Каллистом.

Финарета густо покраснела — это было видно даже в предрассветной темноте.

— Если человек хочет уединиться, не следует ему мешать, — продолжала наставительно Леэна.

— Но если ему стало плохо? Если… если у него случилась бы, например… летняя диаррея? — в отчаянии вскричала Финарета. — Я же не зря училась у Леонтия архиатра, я хотела помочь…

— Финарета, что же ты побежала спасать несчастного Каллиста от летней диареи с голыми руками? — полюбопытствовала пожилая спартанка. — Захватила бы хоть лопухов!

— Финарета, тебя все равно не допустят на само Крещение, — примирительно сказал Кесарий, хотя его душил смех.

— Трогай! — решительно сказала Леэна, и повозка скрылась в утренней мгле.

…Финарета постояла, ожидая, пока перестанут пылать ее щеки, потом пошла в экус — там не было Каллиста, только на полу сиротливо стояла его кифара. Она подняла ее и решительно направилась в конюшню.

— Пегас, — шепотом позвала она белого коня, и тот, потянувшись к ней мордой, несколько раз дружелюбно фыркнул…

+++

…Каллист уже пришел к дубу и прижался лбом к его коре. Он вспоминал слова Кесария, сказанные им сегодняшней бессонной ночью:

«Знаешь, у римлян был такой обычай — если один из воинов спасал другому жизнь во время битвы, то спасенный должен был сплести ему венок из дуба и чтить, как отца. Я хотел бы сплести тебе этот венок, Каллистион…»

— И отец, и брат, сколько родни появилось, подумать только! — с раздражением проговорил Каллист вслух и добавил шепотом:

— Пантолеон, ты ведь можешь сделать так, чтобы Кесария не крестили? Иначе я… я умру.

В ветвях дуба щебетали птицы. Каллист молча стоял и слушал.

Вдруг раздался звук струн. Кто-то играл на кифаре и пел:

— Стремя коней неседланных[273],

Птичье крыло свободное,

Столион полон адаон,

Птерон орнисон апланон,

Парус надежный юношей,

Пастырь и Царь детей Твоих…

Каллист обернулся на голос, звучащий из тьмы.

Финарета стояла спиной к восходящему солнцу. Ее рыжие волосы сияли.

— Я решила сыграть для тебя, Каллист. Ты в печали, и кифара бы утешила тебя — но у тебя болит рука, — серьезно сказала она.

Сам собери

Чад Твоих

Петь Тебе

Энин агиос,

Гимнин адолос,

Устами