Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

узнала про меня, она слово Кесарию давала, она для него все сделает, если он попросит… они со жрицами храма Исиды подруги… на меня жребий указал, чтобы мне ехать. Она это подстроила. И я теперь в Александрию еду, и Филогор ничего сделать не может! Но будь моя воля, я бы к Фекле в ее общину убежала. Но не убежишь, там строгий присмотр на корабле… Она меня давно звала, и письмо у меня от нее есть… Все спрашивает, не было ли у меня детей от Кесария, и чтобы я не выбрасывала, она воспитает. У нее детей не может быть… у нее синкопы… она диаконисса… ну она скоро будет, она еще молодая… покрывало носит… я с ней говорила… Митродор к ней свататься приезжал…. Дурачок…

Она закашлялалась. Леэна с нежностью смотрела на нее.

— Пусть он не корит себя за то, что не смог меня освободить, — снова сказала Лампадион. — Главное, что он остался в живых. Скажите ему, что я в Александрии, что у меня все хорошо, что я при храме Исиды. Пусть он не печалится.

— Спасибо тебе, дитя мое, — еще раз серьезно повторила Леэна, поцеловала ее, дала ей корзину с лепешками и кувшин с вином и, снова поцеловав и обняв, наконец села в повозку. Агап тронул своих удивленных неожиданно быстро сменяющимися распряганием и запряганием лошадей, и повозка покатилась по дороге, прочь от базилики. Леэна, обернувшись, помахала Лампадион рукой, а та стала махать ей в ответ и стала похожа в своей старой мужской тоге на птицу с одним крылом.

— Прощай, Лампадион, — проговорил Кесарий и, не в силах побороть усталость, уронил голову на плечо Леэны.

— Прощай! — зазвенело где-то вдали.

После этого он задремал и не слышал, как плакала и высмаркивалась в покрывало Финарета. Леэна обнимала обоих и ничего не говорила до самого имения. Агап то и дело вздыхал, а лошади поддерживали его негромким ржанием. Пегас, припряженный сбоку, недовольно косился на молодую хозяйку.

— Посмотрите, а Каллист врач никуда не ушел! — воскликнула Финарета, вытирая зареванное лицо и улыбаясь.

Каллист медленно приблизился к остановившейся повозке.

— Поздравляю, — похоронным голосом произнес он.

— Спасибо, друг, — сдержанно ответил Кесарий.

— Можно, я тебе руку пожму… или теперь уже нельзя? — осторожно спросил вифинец, протягивая руку, перевязанную лентой Архедамии.

— Можно, — стараясь казаться спокойным, ответил Кесарий.

— А… обнять? — уже смелее спросил несчастный Каллист и добавил: — Я слышал, что христиане не приветствуют эллинов.

— И пожать, и обнять, и поцеловать! — закричал Кесарий, сам что есть силы обнимая Каллиста и кашляя. — Это ты наколдовал, теург? Признавайся?

— Что, что наколдовал? — растерялся вифинец.

— Чтобы меня не крестили! — воскликнул Кесарий.

— Не крестили?! Тебя не крестили?! Правда?! — задыхаясь от счастья, вымолвил Каллист и не смог сдержать слез.

21. О сыновьях и братьях

Верна в сопровождении Агапа деловито вышагивал по никомедийскому рынку.

— Не забыть бы купить новых горшков, Анфуса просила, — напомнил управляющему раб-геркулес, в руках которого была большая корзина с курицами-несушками. Птицы квохтали и настороженно выглядывали из-за желтых прутьев, мигая круглыми красными глазами.

— Вон горшки-то, — продолжил Агап и удивленно воскликнул: — Ох, а что Севастиан-то, подмастерьем горшечника заделался?

— Он же у Гераклеона чтецом был при церкви, — недоверчиво сказал Верна, вглядываясь в юного продавца глиняных горшков. — А родители его, это правда, горшечную мастерскую до смерти батюшки его держали… потом уж мать овдовевшую замуж добрая родня выдала за этого… пьяницу…

— Ты еще про потоп и Ноя вспомни, Верна! — ответил Агап. — Говорю тебя — это наш Севастианушка.

Верна хотел было согласиться, но его перебил визгливый голос:

— А, Верна, управляющий госпожи Леэны, диакониссы бывшей! Она-то бывшая, а ты все такой же… на своем месте остался! Праведный, как Соломон! При ногах царицы Савской!

Верна и Агап обернулись — но не сразу заметили говорящего, пока он не выступил из рыночной толпы.

— Возница Архедамии! Феоген! — в один голос произнесли рабы Леэны.

— Он самый! Мне Проклушка-то рассказал все про тебя и про госпожу твою! Эко вы хитро придумали — даже благородный Марий Викторин, грамматик-то римский ваш, до сих пор, поди, думает, что родного сына растил!

Верна сжал старческие кулаки. Агап, не понимающий, о чем говорит Феоген, вместе с примолкшими несушками удивленно хлопал глазами.

— А мы-то все в Никомедии гадали-гадали, отчего ты вольной так и не получил! А зачем тебе вольная, зачем уходит от госпожи-то такой? А теперь вот и сынок приехал, совсем хорошо — Верна сам барином заживет!

— Замолчи! — вскричал прерывающимся голосом Верна. Его редкие волосы поднялись как на холке у старого преданного пса.

— А что мне молчать-то? — продолжал Феоген, издеваясь. — Хозяин как узнал про это дело, так сразу и запретил Архедамии-то даже нос в ваше имение казать! Христиане, одно слово! Да за такие дела и под кесарев суд пойти можно, кесарь сейчас-то уж не христианин, слава богам бессмертным! Да, под суд, и имения-то запросто лишиться можно! Ты же от чрева матери так родился, не персами евнухом сделан! Вот пойди разбери, что у тебя там есть, а чего нет!

Вокруг них собиралась толпа, кто-то толкнул старика в спину, кто-то попытался перевернуть корзину с несушками, но, встретив кулак Агапа, исчез в недрах толпы со сдавленным воплем.

Верна и Агап стояли молча, прижавшись плечами друг ко другу. Вернее, старый раб прижался к локтю гиганта Агапа.

— А Финарета-то — чья дочка? Не Леэны ли тож? От братца ее сводного, Протолеона? Протолеон же у сестрицы дома в расслаблении несколько лет лежал, да, видно, не совсем расслабило-то его…

Прежде чем Верна кинулся к вознице, схватив предварительно кочан капусты с прилавка, Севастиан, оставив свой глиняный товар на прилавке, влепил Феогену крепкую затрещину. Тот пошатнулся, но устояв на ногах, повернулся и бросился на бывшего чтеца. Началась драка, собравшая еще больше народа, чем вокруг слуг Леэны.

— Бей его, бей! — кричали люди, оставляя Верну и Агапа с несушками и устремляясь к Феогену и Севастиану. — Бей его! — кричали и уличные мальчишки, и подмастерья, и торговцы — не зная толком, кого они поддерживают, возницу или горшечника, но радуясь неожиданному развлечению.

— Севастиан-то, оказывается, драчун еще тот, Парамону-демонознатцу нос расквасил — вот Гераклеон его из чтецов и выгнал, — доверительно сообщил Агапу его хороший знакомый, продавец капусты, послав точным ударом один из кочанов, целясь в спину Феогена. — Эх, жаль, не в того попал, — вздохнул он с подкупающей искренностью.

Севастиан, держа в борцовских объятиях Феогена, рухнул с прилавка в корзины с луком и