Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

позабыв всякую осторожность, вскричал Ксен, выхватывая корзину из рук брата. Переворошив все ее скудное содержимое, он не нашел ничего, кроме двух восковых табличек и двух старых стилей. Он обхватил голову руками и зарыдал в голос.

— Тихо, тихо, — начал испуганно успокаивать его Севастион.

Но Ксен уже сам подавил слезы.

— Философ должен следовать судьбе, — стараясь говорить спокойно, произнес он. — Нет книги — ну и что. Будем учиться у жизни. Это не худший путь. Тем более, мы не рабы, а великий философ Эпиктет был раб, и это ему ни капельки не помешало стать мудрецом!

— А я не хочу следовать судьбе, — заявил Севастион, размазывая слезы. — Я лучше буду лепить Тезея и Минотавра.

С этими словами он взял кусок глины, заботливо спрятанный в нише грязной стены, и стал мять его в пальцах. В коробке, откуда был вынут этот кусок, уже находились Геракл со львом, атлет с копьем, девушка с кувшином и мохнатый пес.

— Мохнач… — проговорил Ксен, беря фигурку из коробки и целуя ее.

— Отдай! — закричал изо всех сил Севастион, забыв о спящем отчиме.

— Тихо! — зажал ему рукой рот Ксен, но было уже поздно. Пьяница заворочался на своем грязном ложе, извергая ругательства. Мальчики прижались друг ко другу.

— Я же велел — не мешать мне спать, сукины вы дети! — закричал отчим, в одном исподнем вставая со своей соломы и неверным шагом направляясь к братьям.

Поликсен застыл, заслоняя собой Севастиона и сжимая в похолодевшей ладони фигурку собаки.

— Это не Севастион кричал, папа! Это я! Это я тебя разбудил! Прости, пожалуйста! Я не нарочно! — быстро выкрикивал он, сделав шаг вперед и зажмуривая глаза.

Севастион вцепился в брата и судорожно икал, видя, как отчим берет суковатую палку.

Вдруг раздался удар — но это не палка опустилась на спину мальчика, а сорвалась с петель дверь.

— Севастиан!!! — завопили братья, бросаясь к юноше.

— А, явился, бездельник! — повернулся к старшему пасынку дышащий перегаром отчим.

— Ты, это… Демокед… или как тебя там… пошел, протрезвел бы, что ли, — миролюбиво посоветовал отодвинувший Севастиана огромный раб, похожий на Геракла, только что без львиной шкуры на плечах. — И не тронь Севастианушку и мальцов! А то тебе мозги высажу, как вот эту дверь высадил.

Он пнул ногой дверь, лежащую на полу и положил свою ручищу на плечо присевшего Демокеда, отводя его в сторону. Тот молчал и повиновался.

— Собирайте свои пожитки, ребята — мы уезжаем отсюда! — сказал Севастиан.

— К Леэне?! — завопил Севастион. — Она тебя тоже признала?

— Ох и дурень, — покачал головой Агап, удерживая пришедшего себя, вырывающегося и сквернословящего Демокеда. — Мальчик, а слушаешь рыночных торговок!

— У нас нет вещей, — заявил Поликсений. — Мы — как философы. Мы готовы!

— Как? — поразился Севастиан. — А свиток? А фигурки, что лепил Севастион?

— Свиток папа взял, — ответил сдержанно Ксен.

— И Мохнача кликните — мы его тоже берем! — улыбнулся Севаст, пропустив мимо ушей слова о свитке.

В ответ Севастион разрыдался и уронил корзину с вылепленными фигурками.

— Нет его… нет больше Мохнача… — выговорил Ксен, сжимая в руке фигурку глиняной собаки.

— Убил я твоего пса, Севастиан! — зло крикнул Демокед.

Агап, не сдержавшись, съездил его по шее и отшвырнул его, воющего, на солому и тряпье.

— Божью тварь убил? Помешала она тебе? — загрохотал его голос. Демокед трусливо прятал голову в солому, что было бы смешно, если бы происходило в театре во время комической пьесы, но не сейчас.

Тем временем Севастион оставил корзину с разбитыми черепками и бросился к Севастиану, повисая на его шее.

— Забери меня, забери, братик мой! — вопил он не своим голосом.

Подошедший Поликсен тоже хотел взобраться на брата — но Севастиану было не унести двоих.

— А ты, дружок, со мной пойдешь! — засмеялся Агап, беря Ксена подмышку и спускаясь с лестницы.

Вслед им загремел утюг, брошенный Демокедом, но Севастиан удачно отскочил в сторону, и утюг поехал вниз, гремя и подпрыгивая по выщербленным ступеням старой лестницы синойкии.

Соседи начали выглядывать из своих комнат, но ничего толком рассмотреть не успевали — Севастиан перепрыгивал пролет за пролетом, крепко держа повисшего на шее младшего брата. Агап с Ксеном следовали за ним.

— Уффф, — наконец, сказал вифинский Геракл. — Что за дом у тебя, Севастианушка, хуже конуры собачьей!

При этих словах Севастион зарыдал, захлебываясь словами:

— Мохнач… Мохнач… ты совсем чуть-чуть не дожил… ты бы тоже с нами поехал в хорошую конуру, говяжьи косточки для тебя были бы самые лучшие… чуть-чуть не дожил… Мохнач! Мохнач! Я тоже умереть хочу…

— Да парнишка, глянь-ка, припадошный… — с сочувствием сказал Агап. — Он тебе, Севастиан, родной брат — и по отцу, и по матери? Похож больно.

— Да, — ответил вместо Севастиана Ксен. Голос его был тих и серьезен.

— А этот пьяница, значит, твой папаша? — продолжал спрашивать Агап. — Да это не тот ли душегуб, что дочку убил, а сказал, что из кроватки выпала?

— Он, — кивнул Ксен, роняя слезы. — А потом мама умерла. А потом он Мохнача…

Ксен смолк. Агап вздохнул, погладил его по светлой голове.

— Идем уж в повозку. Надо к ужину домой поспеть.

В повозке Севастион рыдал, пока не потерял голос, и бился о сидения, что Севастиан пришлось всю дорогу держать его на руках. Перепуганный Верна, открыв свой сундучок со снадобьями, давал мальчику настойку сирийского нарда, но она мало помогала. Несушки в корзине перепуганно высовывали головы из-под полотна, которым была завязана корзина, и, как птенцы, раскрывали клювы.

Ксен, молчаливый и печальный, сидел рядом с правящим лошадьми Агапом.

— Ты не расстраивайся, мальчик, — говорил ему Агап. — У тебя самое главное есть — свобода, то есть. Ты не раб, а это дело большое. Я сам ох как жду вольной получить, а ты свободным и родился. Вся жизнь впереди. Да и то может быть — хоть ты Севастиону и Севастиану не родной брат, но понравишься хозяйке — она и тебя оставит. Она понятливых любит, а ты вон какой разумный да смышленый.

— Она меня к отцу отправит. Скажет, раз я не сирота, то пускай с отцом живу, — печально ответил Ксен.

— Ну-у, — вздохнул Агап, и было непонятно, к кому он обращался — к лошадям или к белокурому мальчику. — Если так не повезет, придется тебе тогда философии учиться.

— Я и учусь философии, — кратко отвечал Поликсений Агапу, и тот уже не заговаривал с ним больше до самого имения Леэны.

+++

…В доме Верна сбивчиво объяснял хозяйке, что произошло, Севастион вновь обрел голос и завывал, вися на Севастиане, а Поликсений помогал Агапу распрягать лошадей.

— Можно