Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

вытащить Мрака. Но чем больше конь сопротивлялся, тем глубже он увязал. Выпучив глаза, он изо всех сил пытался высвободить ноги. Он заржал, увидев приближающегося Странника, проверяющего дно перед собой тупым концом копья. Странник принял повод у Пекана.

— Прости, отец, — всхлипнул мальчик, но Странник не обратил внимания на его слова. Он смотрел лишь на любимого коня.

Зыбучие пески в этом месте были особенно коварны. Странник понимал, что чем больше сил Мрак тратит, чтобы выбраться, тем глубже он увязает. А Мрак сопротивлялся изо всех сил.

Толпа, собравшаяся в ожидании переправы, пришла в движение. Кто-то пустил слух о приближении солдат. Толкаясь и пихаясь, люди бросились к броду. Странник перевел взгляд с Мрака на волокушу, на которой лежала завернутая в одеяла Надуа. Изнашивающая Мокасины нашла ее и махала ему рукой, чтобы он поспешил. Он вынул револьвер из промасленного кожаного футляра. Надуа увидела, как он навел оружие на голову Мрака. Она закрыла глаза и вздрогнула, услышав выстрел.

Они снова пустились в путь, и Странник, Найденыш, Куана и Пекан изо всех сил гнали лошадей. Дождь перешел в ливень, в густую завесу острых, как иглы, капель, разносимых ветром.

— Нужно найти укрытие! Ребенок выходит! Скоро покажется голова! — Изнашивающей Мокасины приходилось кричать, чтобы ее было слышно сквозь гром, ветер и дождь.

— Укрытия нет!

Странник завел их в овраг, где не было хотя бы ветра. Вместе с Куаной и Найденышем он держал натянутые шкуры над Надуа, пока Куропатка и Изнашивающая Мокасины помогали младенцу появиться на свет. Никому не пришлось говорить Страннику, что его третий ребенок — девочка.

Изнашивающая Мокасины обтерла крошечное тельце как могла, запеленала ребенка и уложила среди одеял Надуа. Вместе с Куропаткой они спешно привязали поверх волокуши раму из тонких веток и накрыли ее шкурами, чтобы хоть немного защитить мать и дитя от дождя.

Ливень продолжался весь день и всю ночь. На следующее утро люди едва заметили наступление рассвета. Небо по-прежнему было затянуто тучами, и лил дождь, под которым они снова проехали целый день. К ночи дождь немного утих, но никто не спешивался для ночевки. Вода выгнала из нор тарантулов, и земля была покрыта ими, словно живым ковром. В ту ночь всем пришлось спать верхом или не спать вовсе.

Похоронив Имя Звезды, они провели неделю, прячась в пещерах или ночуя на открытом воздухе, постепенно собирая рассеявшихся нокони. Потом они вернулись на место своей деревни, чтобы спасти все, что можно было спасти. Тот самый дождь, который досаждал им во время бегства, спас большую часть типи. Промокшая кожа никак не хотела разгораться, когда солдаты вернулись в погоне за уцелевшими. Если бы кавалеристы были техасцами, а не армией Соединенных Штатов, они разгромили бы все, что не удалось сжечь. Для кавалерии охота на индейцев была работой, для техасцев — вендеттой. Кавалерии еще только предстояло осознать — чтобы уничтожить Народ, придется уничтожить весь их образ жизни.

Тем не менее дождевая вода ручьями текла через типи и подмочила многие вещи. Зверье растащило большую часть продовольствия. Рамы для сушки мяса валялись на земле и были пусты. Табуны разбежались, а типи были разгромлены солдатами, которые искали оружие и трофеи.

Когда в сумерках команчи въехали в покинутую деревню, дул холодный ветер. Стая ворон, казалось, запуталась в хитросплетении веток, черневших на фоне белесого неба. Птицы встревоженно каркали. Пока мужчины и мальчики разыскивали разбежавшихся лошадей, женщины рылись в промокших вещах.

Надуа была рада, что удалось собрать все, что можно было спасти, и они уехали на следующее утро. В этом месте ей было неспокойно, словно тут обитали призраки. Впрочем, так оно и было. Тела убитых лежали там, где упали или куда их оттащили волки. Надуа не могла без слез глядеть на типи Имени Звезды. Когда длинная колонна нокони двинулась в путь, Изнашивающая Мокасины поехала рядом с Надуа.

— Ты нашла колыбель, дочка.

— Да. Она так и лежала в типи. Даже не поврежденная.

— Вид твоей дочери, лежащей в колыбели, словно бальзам на старую рану или жаркий костер в холодный день. У нее такой спокойный вид, когда она спит. Маленькая предвестница надежды на будущее. Глядя на нее, я верю, что все будет хорошо. Ты уже дала ей имя?

— Нет. Куана называет ее Гусеницей, потому что она двигается очень похоже, но настоящего имени у нее пока нет.

— У меня есть для нее имя.

— Для меня будет честью, если ты назовешь ее.

— Пусть ее зовут Гоюсана Коно, Лежащая в Колыбели.

— Значит, так ее и будут звать — Тотсана Коно. Но я, наверное, буду звать ее Топсана, мой прекрасный маленький Цветочек.

Всю дорогу Надуа размышляла о том, какое будущее ожидает ее дочь. Оно казалось неопределенным. Приближалась зима, а мяса было мало. Придется долго и упорно охотиться, чтобы возместить утраченное. Потеря запасов еды случалась с ними и раньше, но они выживали. Они всегда выживали. Надуа лелеяла эту мысль, словно крошечный тлеющий уголек в безрадостном мире.

Давно уже она не видела сна, в котором время останавливалось. Того кошмара, в котором все стояли неподвижно, повернувшись к отверстию в бревенчатой стене. За ней было что-то ужасное, зловещее. Лязгал металл, и все вокруг словно взрывалось. Надуа бежала, падала, кричала, тщетно пытаясь вырваться из схвативших ее сильных рук…

Когда она проснулась, страх все еще сдавливал горло, и стук сердца эхом отдавался в голове. Она лежала, боясь пошевелиться, и вслушивалась в тишину. Она слышала легкое дыхание детей и Куропатки. Снаружи легкий ветер звенел металлическими колокольчиками на чехле щита, стоявшего у входа. Клочок ледяного неба, видимый через дымовое отверстие, поблескивал звездами. Она смотрела вверх, и голова ее кружилась от страха и усталости после долгого перехода и голода. Типи раскачивалось вокруг нее. Ей казалось, что она парит в небе, словно ястреб, и смотрит на звезды сверху вниз, как будто в глубокий омут. Звезды казались ей маленькими камешками, блестевшими на дне.

Рядом заворочался Странник, и его присутствие разогнало морок. Она как можно плотнее прижалась к нему всем телом, вдохнула аромат его кожи, пахнущей костром, поплотнее укутываясь вместе с ним в теплое, мягкое одеяло. Рука Странника нежно двинулась вверх вдоль ее живота и ребер, остановилась и легла на грудь над самым сердцем. Он почувствовал, как оно бьется, словно маленький зверек в клетке.

— Наступила зима, — прошептал он, уткнувшись ей в шею. — Они не придут. Мы в безопасности.

Его сильные пальцы нежно скользнули вдоль ее тела, и густые черные