Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

словно ветер. А еще она рассказывала Цветочку об отце, которого та не знала. Надуа понимала, что для ребенка все рассказы звучат одинаково. Сказки были для нее так же реальны, как и рассказы матери о детстве. Отец был мифическим героем, вроде Старого Койота.

Надуа убрала длинные черные волосы с сухого лба Цветочка. Она почувствовала ладонью жар. Тетя Бесс вызвала для нее белого доктора. Тот осмотрел ее горло, заглянул под веки, а потом ушел, покачав головой. В его глазах Надуа прочитала бессилие.

Надуа сделала для дочери все, что смогла. Но ее сумка с целебными кореньями и травами исчезла. Ей позволили собрать лишь некоторые травы, известные белым, а многие из тех, которыми пользовалась Знахарка, в этих местах и вовсе не росли. Силы ее тоже оставили. С течением времени Надуа чувствовала, как они иссякают, словно река в засуху. Духи избегали этих мест, где земля была искалечена плугами, деревья вырублены, а пни сожжены.

Наконец Цветочек впервые за два дня уснула. Надуа прижала ее покрепче и пожелала ей выздоровления. Через два слоя ткани она чувствовала жар ее тела. Рука начала неметь, но она не решалась пошевелиться, боясь, что дочь проснется и снова будет страдать от боли.

Паркеры, казалось, все понимали. Они задули те свечи, которые не унесли с собой, и тихо разошлись по спальням. Миссис Паркер вернулась с одеялом и осторожно укрыла Надуа и ее дочь. Надуа взглянула на нее, в ее глазах стояли слезы.

— Бедная малышка… У тебя ведь, кроме нее, никого нет? — пробормотала миссис Паркер, погладила Надуа по голове и положила прохладную ладонь на горячечный лоб девочки. — Бедная заблудшая душа…

Она отправилась спать, шелестя длинной юбкой по дощатому полу. Ее свеча отбрасывала огромные колышущиеся тени. После ее ухода остался только огонь в очаге, теплый, мерцающий и успокаивающий своим потрескиванием. Надуа начала клевать носом и вскоре уснула.

Она проснулась внезапно и поняла, что что-то не так. Тело Цветочка было холодным. Надуа лихорадочно принялась прощупывать сердцебиение девочки. Она слегка встряхнула ее, пытаясь разбудить, но душа малышки покинула тело, пока мать спала. Она отправилась в долгое путешествие в полном одиночестве. Тело ее скоро окоченеет.

Вопль Надуа наполнил комнату с толстыми стенами. Он вырвался из дома и уотремился в темноту в поисках детской души. В этом голосе звучали годами сдерживаемая тоска и скорбь. Плач матери был такой силы, что казалось, будто он разрывает ее изнутри.

— О Господи! — Бесс Паркер стояла в дверях спальни, прижав кулаки к губам, и смотрела широко распахнутыми от ужаса глазами.

Айзек Паркер и его племянник Сайлас прибежали с длинными свечами в руках и пытались разглядеть, что происходит.

— Прекрати, Синтия! — крикнул Айзек. — О Боже!

Он отдал свечу жене и бросился, чтобы перехватить руку Надуа, но она была слишком сильна. Нож оцарапал его руку, вспоров кожу. Женщина обнажила грудь, покрасневшую от крови, хлеставшей из длинных разрезов. Прежде чем Айзек успел среагировать, Надуа положила два пальца левой руки на стол и отсекла их. Нои этой боли было недостаточно, чтобы заглушить муки ее сердца. Она уже поднесла лезвие к горлу, когда Айзек схватил ее за руку.

Сайлас и Амелия держали Надуа, пока Айзек выкручивал из ее руки мясницкий нож. Она повалилась на пол, всхлипывая и скребя ногтями доски. Бесс металась по комнате, собирая ножи, топорики и вообще все, что могло бы послужить оружием. Она спрятала их в своей спальне, а потом вернулась и опустилась на колени рядом с Надуа. Не обращая внимания на кровь, она обняла безутешную мать и стала рыдать вместе с ней, укачивая ее, будто ребенка.

Надуа потребовалась неделя, чтобы выплакаться досуха. Потом она сидела на крыльце в тусклом свете зимнего дня. Весь день и до глубокой ночи она смотрела на запад. Вместе со слезами ушли и последние надежды снова увидеть Странника. Она отказывалась от пищи, которую приносили Бесс и Амелия. Есть стоило только для того, чтобы жить.

Глава 56

Изумительный аромат кофе перебивал все прочие запахи. Армейские повара мешками сыпали на железные противни зеленые бобы, а потом обжаривали и мололи их. И вот уже на берегу ручья Медисин-Лодж кофе кипел в трех десятках чугунных котлов по двадцать галлонов. Почти готовый кофе был таким густым, что его, казалось, можно было резать. Люди стекались к котлам, чтобы зачерпнуть напиток жестяными кружками или кубками, сделанными из рогов или оленьих копыт.

Даже в октябре на юге Канзаса солнце продолжало немилосердно жарить. Под навесами из веток вспотевшие повара, ругаясь на чем свет стоит, раздавали хлеб, бобы и солонину сотням индейцев, понятия не имевших о том, что такое очередь. Накладывая порции бобов, повара стучали жестяными черпаками по жестяным тарелкам. За скопищем обозных и санитарных телег громко ревели быки — их забивали на ужин. Повсюду жужжали полчища мух.

Полевые кухни работали днем и ночью. Так было нужно — они должны были обеспечить пищей четыре тысячи индейских воинов с семьями и тысячу солдат, сопровождавших делегацию из Вашингтона.

Была осень тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года, и на переговоры собралась самая многочисленная группа представителей народов южных прерий. Здесь были кайова, кайова-апачи, южные шайены, арапахо и команчи. Сэм Хьюстон сказал как-то об индейцах: «Или накормите их, или убейте. Даже оставив в стороне соображения гуманности, накормить выйдет дешевле». Конгрессмены с ним согласились. Комитет, назначенный для изучения индейского вопроса, в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году доложил, что убийство одного индейца обходится в миллион долларов. Поэтому-то и было принято решение организовать эту встречу.

Зрелище было непривычным как для глаз, так и для ушей. Повсюду раздавались крики и боевые кличи, топот копыт, стук барабанов и звуки горка, громкие команды сержантов. Тут проходили скачки и строевые упражнения. Повсюду было множество лент из фланели и ситца, знамен, трепетали перья, сверкали сабли. Стройные ряды островерхих армейских палаток с тщательно выровненными трубами походных печей были окружены желтоватыми коническими типи, разбросанными по зеленым холмам. Многие типи, особенно у шайенов, были ярко раскрашены сценами охоты и геометрическими орнаментами. Повсюду было множество животных: приземистые индейские лошадки, мулы, крупные кавалерийские лошади, волы и быки паслись на многие мили во все стороны. Собаки возбужденно носились целыми стаями вместе с мальчишками.

Пенатека прибыли накануне вечером из резервации на Территории Оклахома, что на юге. Здесь же были ямпарика и квахади. Пришли и нокони, хотя народ Странника так больше никто не называл. Из уважения к погибшему