Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

леггины были богато украшены. Кони были увешаны лентами, перьями и колокольчиками и густо покрыты краской. Постепенно суета становилась более упорядоченной — всадники начали стекаться на равнину к тому месту, откуда они должны будут выехать. Вожди племен уже решили, каким будет их парадный выход.

— Пойдешь с ними, Куана?

— Нет. Я отсюда посмотрю.

— А я должен идти. Им понадобится переводчик.

Куана обнял Мак-Каскера. Обхватив его плечи, он посмотрел ему прямо в глаза. Оба мужчины были выше шести футов.

— Друг, — сказал Куана, — ты принес печальные вести, но я перед тобой в долгу за то, что узнал о судьбе матери и сестры.

— Моя жена и ее семья очень любили твоих родителей.

— Скажи Ищущей Добра и Ласке, что мое сердце скорбит вместе с ним о смерти Пахаюки. Я слышал, что он умер, но не знаю как.

— Холера. Этим летом она особенно разгулялась.

— Скоро стариков не останется. Их типи опустеют, а костры остынут. Кто их заменит?

— Вожди команчей должны измениться, Куана. Остановить белых вы не в силах так же, как не в силах остановить ветер или повернуть вспять реки. И одним из этих вождей будешь ты. Ты должен сделать выбор. Продолжишь упрямо держаться старых обычаев — станешь как бизон, слепо бредущий к обрыву. Но теперь я должен спешить. Белые будут меня искать.

Мужчины распрощались, и Мак-Каскер побежал вниз по склону, широко расставив для равновесия руки. Куана стоял и смотрел на разворачивающееся перед ним представление. Кавалерия выстроилась в длинную колонну по четыре. Во главе колонны ехали четыре гражданских представителя и три генерала. Индейцы построились огромным треугольником, напоминавшим наконечник стрелы, направленный на солдат. Возникла долгая пауза. Живописная темная масса вооруженных всадников покачивалась на фоне желтой травы, покрывавшей склон. Вдруг клин пришел в движение. Воины пришпорили лошадей и понеслись во весь опор.

Когда они достигли края огромной равнины, острие клина развернулось и понеслось по кругу. Всадники отделялись от него ровными рядами, пока не образовали пять концентрических колец, каждое из которых неслось во всю прыть. Огромные кольца двинулись в сторону белых, смещаясь к ним по мере того, как ближайшие к солдатам всадники описывали все более широкие дуги, а дальние — подходили все ближе.

Примерно в полусотне ярдов от колонны настороженных солдат колесо вдруг остановилось так же резко, как и пришло в движение. Раздался дикий переливистый клич нескольких тысяч глоток. Черный Котел от шайенов, Сатанта от кайова, Десять Медведей от команчей-ямпарика и Хромая Лошадь от дерт-санау-юка медленно выехали вперед. Каждый из них сопровождал к колесу по паре уполномоченных.

Воины расступились, открыв аккуратный проход через пять кругов. Вожди вели уполномоченных между рядами воинов в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом перьев на щитах и копьях да перезвоном колокольчиков на рубашках и леггинах. В центре их ожидал молодой воин с изысканно украшенной трехфутовой трубкой, чаша которой была изготовлена из гладкого полированного красного катлинита. Он осторожно держал трубку на вытянутых руках. Покрытый резьбой мундштук был украшен пучками орлиных перьев, полосками белого горностаевого меха и подвеской, искусно расшитой бисером. После церемонии курения трубки начались переговоры.

Куана остался с квахади, отказавшимися от участия в переговорах. В конце каждого дня, за ужином из жареного мяса, мула Большой Лук докладывал о ходе переговоров. Свет костров мерцал на темных холмах и был виден на многие мили во всех направлениях. Ночной воздух холодил кожу, словно черный атлас. Издалека доносился приглушенный шум многолюдного лагеря. До усыпанного звездами неба, казалось, можно было достать рукой.

— Как идут переговоры? Чего требуют белые? — спросил Куана.

— Как всегда. Мы должны пойти другим путем или будем страдать и умирать. Белые хотят помочь нам.

— Ну тут они хотя бы не врут. Они хотят нам помочь страдать и умирать, — вставил словечко Глубокая Вода.

Большой Лук терпеливо продолжил:

— Они говорят, что отведут часть лучших земель исключительно для нас, пока их все не разобрали белые поселенцы.

— Пусть только попробуют! — злобно бросил Бизонья Моча.

— Они оставят нам землю, на которой и нескольким семьям не прокормиться. — Имя Солнца из племени ямпарика, с годами округлившийся, но все еще отличавшийся могучим телосложением, обвел окружающих хмурым взглядом. — Я сказал им, что лучше останусь в прерии и буду жрать навоз, чем позволю запереть себя в резервации.

— Тебе не придется есть навоз, брат. Бизоны никуда не денутся, — сказал Куана. — Вот когда те, кто в резервации, станут жить лучше, чем мы на Столбовой равнине, тогда и придет наше время туда пойти.

— Что сказали вожди Народа, Большой Лук? — спросил Бизонья Моча.

— Десять Медведей говорил дольше всех. Он сказал: «Вы хотите отправить нас в резервацию, построить нам дома и устроить типи для больных. Мне они не нужны. Я родился в прерии, где ветер дует свободно и ничто не заслоняет свет солнца. Я хочу умереть там, а не в окружении стен. Когда я был в Ва-син-тоне, Великий Белый Отец сказал мне, что вся земля команчей — наша, и что никто не должен мешать нам жить на ней. Так зачем вы просите нас отказаться от рек, солнца и ветра ради жизни в домах? Если бы техасцы держались подальше от моих земель, мир был бы возможен. Но те земли, на которых, по вашим словам, мы должны жить, слишком малы. Техасцы забрали лучшие места с самой густой травой и лучшими лесами. Если бы все это у нас оставалось, мы могли бы согласиться с тем, о чем вы просите. Но теперь поздно. Белые отобрали землю, которую мы любим, и теперь мы хотим лишь кочевать по прерии до самой смерти». Он еще много говорил, но это было самое важное, — подытожил Большой Лук. — Когда стемнело, я пошарил по фургонам, — со странной озорной улыбкой продолжил он. — Там и в самом деле много подарков. Один фургон полностью набит котелками, сковородками и ведрами. В другом — зеркальца, коробки с киноварью и бусы. Мои женщины будут в восторге, да. — На приятном гладком лице Большого Лука возникло блаженное сладострастное выражение. — Как же они будут любить меня, когда я принесу им столько чудесных вещей…

— Большой Лук! — Куана был потрясен. — Ты не подпишешь бумагу!

— Нет, конечно. Но подарки возьму. Для них все индейцы на одно лицо.

— А какие еще подарки там есть? — спросил Бизонья Моча, и разговор затянулся на всю ночь.

Когда последний день переговоров завершился, уполномоченные, устроившись на парусиновых табуретах возле своих палаток, слушали раздававшиеся вокруг бой барабанов, пение и смех. С ними, широко